Вотъ языкъ стихотворства! не сами ли Грацiи оживляли воображенiе Поэта? не он ли водили его рукою?… Нужно ли теперь доказывать, что Херасковъ имлъ дарованiе, способное преображаться во вс виды?… и что обильный слогъ его, подобный обширной рк, разливающей сокровища свои и длимой на безчисленныя протоки, сообразовался съ каждымъ предметомъ?

Прочитавши Россiяду, воображаемъ, что мы прогуливались въ прекрасномъ саду, гд Природа и искусство истощили дары свои, гд различныя деревья и цвты, одни другихъ прiятне, плняли наши взоры, услаждали обонянiе. мы не знали, на чемъ остановиться, чему отдать предпочтенiе: все на своемъ мст, все цвтетъ и благоухаетъ! Выходя оттуда, общаемся снова насладиться такимъ удовольствiемъ.

Въ Россiяд соблюдено все, входящее въ составъ Поэмы: величiе предмета, важность подробностей, къ нему относящихся, искусство въ расположенiи частей, удачные переходы отъ одной мысли къ другой, занимательность повствованiя, сцены прiятныя и ужасныя, въ пристойныхъ мстахъ помщенныя. Искусство Хераскова въ механизм поэзiи, плавность размра, гармонiя словотеченiя и богатство римъ — удивительны. Какъ Поэтъ — онъ нравится высокимъ паренiемъ мыслей, изображенныхъ блестящими, яркими красками и разновидными тнями; нравится, украшая выраженiя цвтами баснословныхъ вымысловъ и подобiями, имющими достоинство новости, объемлющими обстоятельства и подробности. Какъ Ораторъ — научаетъ, приближая къ истин; говоря ясно, убдительно, краснорчиво, преклоняетъ на свою сторону; употребляя сильныя слова, производящiя сильное дйствiе, влечетъ за собою умъ и сердце. Какъ Повствователь — имющiй дло не съ воображенiемъ, а съ разсудкомъ читателей — почерпаетъ мысли изъ существенныхъ обстоятельствъ самаго дла, и только по необходимости — украшаетъ вымыслами историческую истину. Какъ Нравоучитель — богатый свднiями вковъ прошедшихъ, знающiй сердца и нравы людей, предлагаетъ такiя правила, кои соглашаютъ волю человка съ законами и прямо ведутъ къ добродтели.

Откуда же Херасковъ почерпнулъ ту быструю чувствительность, которая вдругъ, со всми оттнками, объемлетъ предметъ, ее поразившiй — ту зоркую дальновидность, отъ которой ничто не скрывается — и тонкую разборчивость, которая уметъ назначать всему свое мсто, показываетъ все съ лучшей стороны, даетъ всему надлежащую цну? откуда получилъ онъ дары сiи? — Отъ природы. Не она ли вложила въ душу Хераскова умъ и дятельность, украсила его талантами, съ помощiю которыхъ находилъ онъ источники изящнаго и выспренняго въ безпредльной и разнообразной ея области, восхищался красотами ея, и восторги свои изливалъ въ пснопнiяхъ?… Науки привели въ зрлость, усовершенствовали его дарованiя, снабдили высокими мыслями и щастливыми объясненiями оныхъ. Чтенiе книгъ, писанныхъ на Славянскомъ язык, который почитается корнемъ и основанiемъ Россiйскаго, доставляло ему способъ узнать правильное производство словъ, пристойное ихъ сочетанiе и употребленiе въ высокомъ слог; помогло замтить различiе между языкомъ богослужебнымъ и общенароднымъ; обогатило его выраженiями громкими, сильными, многозначительными и красивыми — выраженiями, соотвтственными тому, что онъ воображалъ и чувствовалъ. — Къ особливой похвал Хераскова надобно сказать, что онъ читалъ все, что только могъ читать, и всмъ умлъ пользоваться; ловилъ, такъ сказать, каждую минуту, чтобъ она не ушла, не сообщивъ ему новыхъ понятiй. Каждой день, каждой часъ доставлялъ новыя открытiя душ, новыя сокровища чувствованiй его сердцу. Умная книга служила къ утвержденiю разума его, а прiятная къ украшенiю пылкаго воображенiя. Сiе занятiе, или лучше сказать, сiя страсть составляла единственное удовольствiе, самую прiятную пищу для души его. Знанiе иностранныхъ языковъ познакомило его съ Гомеромъ и Виргилiемъ, съ Виландомъ и Расиномъ, а сношенiе съ древними и новыми Учеными Мужами сблизило съ ихъ творческимъ генiемъ. Размышленiе научило его находить сокровенныя сходства и согласiя въ вещахъ, замчать тсную связь тамъ, гд обыкновенный человкъ не можетъ найти ее; видть отличительныя черты предметовъ въ полномъ раздробленiи частей ихъ; восходить отъ простаго къ сложному, отъ чувственнаго къ умственному, отъ малаго къ великому; знать разныя степени вроятности, различать истинное отъ ложнаго. Наконецъ Вкусъ — сiе соединенiе многихъ врожденныхъ и прiобртенныхъ свойствъ ума и сердца, сiе искусство наблюдать и сравнивать — научилъ его удерживать порывы воображенiя, плняться только истинно совершеннымъ, и возвышенностiю чувствованiй, мыслей и выраженiй внезапно изумлять или приводить въ прiятной ужасъ читателя.

Россiяда, стоившая осмилтняго труда нашему Поэту, переложена рукою одного Министра на иностранной языкъ, и хранится въ знаменитой Академiи {}; переведена и на Французской Гм. Авiатомъ, покойнымъ Профессоромъ Московскаго Университета. Вроятно, и чужестранцы — не т, которые дерзостiю и безстыдствомъ прикрываютъ свое невжество и, вопреки успхамъ нашимъ въ наукахъ, величаютъ насъ еще варварами, — но умные и безпристрастные цнители талантовъ читаютъ сiю Поэму съ удовольствiемъ, плняются красотами ея, и знаютъ уже, что и подъ хладнымъ небомъ Свера родятся умы пылкiе, озаренные лучами просвщенiя; родятся — Ломоносовы и Херасковы!

Не отступая отъ безпристрастiя и справедливости, скажемъ, что строгая Критика найдетъ и въ Россiяд недостатки: стихи слабые, мысли неудачно выраженныя, излишнiя повторенiя. — Но кто написалъ совершенное творенiе? какой великiй Авторъ не былъ предметомъ сужденiя и споровъ? Не обвиняютъ ли и самаго Гомера въ несвязности баснословiя, въ грубомъ изображенiи боговъ, въ нелпомъ описанiи варварскихъ нравовъ, въ стихахъ похожихъ на прозу? Не о немъ ли говоритъ Горацiй:

Оправдаемъ творца Россiяды его же стихомъ:

Оставимъ безъ вниманiя, Милостивые Государи, слова людей, которые, стараясь находить во всемъ недостатки, утвердительно говорятъ, что у Хераскова можно научиться не Поэзiи, но размру стиховъ, и затвердить многiя римы. — Кто не знаетъ, что бросаютъ камнями въ т деревья, на которыхъ много плодовъ?…. Будемъ подражать такимъ Критикамъ, которые собираютъ не песокъ, но отдляютъ отъ него частички золота, и любуются ими; собираютъ — по выраженiю одного изъ нашихъ Писателей — не соломенки, плавающiя на поверхности воды, но жемчугъ, на дн лежащiй, и плняются драгоцнностiю. Отдадимъ справедливость великимъ трудамъ Хераскова, обогатившаго отечественную Словесность творенiями своими. Согласимся, что любезенъ и въ самыхъ погршностяхъ Поэтъ, парившiй на крылiяхъ вдохновенiя по слдамъ великаго наставника своего Ломоносова, который, замтивъ дарованiя его, возбудилъ въ немъ охоту къ стихотворенiю, открылъ ему средства сдлаться извстнымъ и славнымъ, называлъ его сыномъ своимъ, и заставилъ дйствовать на умы и сердца соотечественниковъ.

Пусть строгiе цнители не находятъ въ Россiяд красотъ, свойственныхъ высокой Поэзiи, требующей однхъ пламенныхъ, острыхъ, неожиданныхъ мыслей, однхъ смлыхъ, отборныхъ и сильныхъ выраженiй; пусть сiе начертанiе ученыхъ заслугъ Хераскова покажется кому нибудь пристрастнымъ, перешедшимъ за предлы умренности: — но сердце, исполненное почтенiя и благодарности къ предмету своего удивленiя — сердце, живо чувствующее вс его достоинства, находитъ и сiю похвалу — сколь бы увеличенною ни казалась она равнодушiю и безпристрастiю — недостаточною и слабою, считаетъ ее — дтскимъ лепетаньемъ, — не боле.

Ревностные чтители дарованiй Хераскова знаютъ, что онъ трудился много — и всегда съ пользою и честiю для соотечественниковъ своихъ; писалъ не по внушенiю самолюбiя, но побуждаемый желанiемъ доставить и себ и другимъ удовольствiе, питательное для разума и чувствованiй; везд отличался здравомыслiемъ и благодушiемъ; везд доказывалъ, что врилъ безъ суеврiя и не терплъ вольнодумства; училъ чистой нравственности, проповдывалъ истину, внушалъ врность къ верховной Власти; распространялъ область просвщенiя, ободрялъ питомцевъ наукъ, съ ревностною охотою подавалъ имъ отеческiя наставленiя, съ благопрiятною улыбкою одобренiя принiалъ первые опыты трудовъ ихъ, съ любезною кротостью, свойственною снизходительному другу, показывалъ недостатки, предостерегалъ отъ заблужденiй; любилъ все отечественное, любилъ и славилъ Россiю. Почитатели Хераскова знаютъ, сколь много одолжена ему наша Словесность, и уврены, что сочиненiя воздвигли ему памятникъ, несокрушимый рукою времени, и увнчали его безсмертною славою.