– У вас есть тридцать дней, чтобы вытащить кролика из цилиндра, – говорит судья Ноубл. – Почему же вы еще здесь?

Когда Эндрю входит в наш приватный зал для переговоров, я поднимаю глаза.

– Давайте внесем это в список вещей, о которых нужно сообщать адвокату, из шкуры вон лезущему, чтобы вас оправдали: этому адвокату нужно сообщать, что в драке, за которую вас когда-то судили, участвовал будущий муж вашей жены.

Он удивленно смотрит на меня.

– Я думал, ты знаешь. Его имя ведь указано в протоколе.

– Больше ни о чем не хотите упомянуть?

Он меряет меня долгим взглядом.

– Я увидел его, – признается он дрогнувшим голосом. – Я видел, как он ее трогает.

– Элизу?

Эндрю неуверенно кивает.

– Как вы вообще заподозрили неладное?

– Делил нарисовала мне мелками картинку. Когда я решил повесить ее в своем кабинете в аптеке, то заметил надпись на обратной стороне. Я подумал, что там может быть что-то важное, перевернул… И это оказалось письмо Элизы, адресованное какому-то Виктору. Мы еще были женаты. Я любил ее. – Он сглатывает ком в горле. – Тогда я спросил у Ди, где она взяла эту бумажку, и она сказала, что у мамы в тумбочке. На вопрос, знает ли она какого-нибудь Виктора, Делия ответила: «Да, так зовут дядю, который приходит спать к маме».

Эндрю встает и подходит к двери с крохотным зарешеченным оконцем.

– Она же была в это время дома! Совсем еще малышка… Однажды я специально вернулся домой пораньше и застукал их.

– И так его оприходовали, что ему пришлось наложить шестьдесят пять швов, – продолжаю я. – Эмма Вассерштайн собирается использовать этот эпизод, чтобы объяснить, почему вы похитили дочь полгода спустя. Она представит это как продуманный акт возмездия.

– Может, так оно и было… – бормочет Эндрю.

– Только, ради бога, не говорите этого в суде!

– Тогда сам выдумывай мне оправдания, Эрик. Дай мне сценарий, и я, мать твою, скажу все, что пожелаешь!

Этого, понимаю я, было бы достаточно любому адвокату: чтобы клиент согласился слушаться его во всем. Но сейчас так не получится, потому что каким бы валежником вранья я ни прикрывал эту яму, мы оба знаем глубину правды. Эндрю не хочет мне ничего рассказывать, а мне вдруг совсем расхотелось его слушать. И поэтому я вылавливаю из зыбучих песков, простершихся между нами, всего три слова:

– Эндрю, я ухожу.

Фиц пытается развести костер. Свои очки он положил на пыльную землю так, чтобы линзы поймали солнечный луч и подожгли скомканную бумагу под дужками.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я, расслабляя узел галстука на подходе к трейлеру.

– Изучаю феномен пиромании, – отвечает он.

– Зачем?

– А почему бы и нет?

Он щурится на солнце и немного сдвигает очки влево.

– Я сказал Эндрю, что отказываюсь выступать его адвокатом.

Фиц тут же вскакивает.

– Но почему?

Не сводя глаз с его лабораторной работы по воспламенению, я говорю:

– А почему бы и нет?

– Потому! – взрывается он. – Ты не можешь так поступить с Делией.

– Мне кажется, это неправильно, когда жена смотрит на мужа и думает: «Ах да, этот самый парень засадил моего отца за решетку на десять лет».

– Думаешь, когда она узнает о твоем поступке, ей будет не так больно?

– Я не знаю, Фиц, – многозначительно говорю я. Чья бы корова мычала… – Может, она узнает о твоих планах раньше.

– О каких еще планах? – Делия появляется из трейлера и обводит нас подозрительным взглядом. – Что происходит?

– Я просто пытаюсь убедить твоего жениха не быть таким придурком, – отвечает ей Фиц.

– Не лезь не в свое дело, – хмурюсь я.

– Сам скажешь? – дерзко предлагает он.

– Конечно. Фицу заказали статью о суде над Эндрю.

И я тут же чувствую себя именно придурком.

Потрясенная Делия отступает назад.

– Это правда?

Фиц в ярости, лицо его багровеет.

– Лучше спроси у Эрика, чем он сегодня занимался!

С меня хватит! Я валю Фица на землю, очки его отлетают в пыль. С тех пор как мы последний раз дрались (а было это много лет назад), Фиц стал заметно сильнее. Не ослабляя железной хватки, он тычет меня лицом в гравий. Упершись локтем ему в живот, я кое-как высвобождаю руку… И тут звонит мой мобильный.

Это помогает мне вспомнить, что я уже не глупый подросток, хотя и веду себя соответственно.

– Тэлкотт! – рявкаю я, не узнав номер.