«Преподобный Кирилл (на тот момент будущий игумен обители Пречистой Богородицы на Белом озере) отворил оконце келлии и увидел свет великий, сияющий с неба, к северу, туда, где Белое озеро, и лучом указывая ему, словно перстом, место его поселения… Глядел он на это, пока чудный тот свет небесный не исчез» (по кн. «Жизнеописания достопамятных людей земли русской», М-92 г., с. 78, 85).

И в таком указании или разговоре (света или светоносной фигуры) в книгах К. Кастанеды имеется сходство:

«— А как он (Мескалито) учит?

— Он показывает, что есть что» (К. Кастанеда, из кн. 1, гл. 4, с. 76).

«Я (Карлос) упал перед ним (Мескалито) на колени и стал рассказывать о своей жизни, потом заплакал. Он вновь взглянул на меня. Я почувствовал, что его глаза меня отталкивают, и подумал, что пришла смерть. Он сделал знак подойти поближе. Заколебавшись на мгновение, я сделал шаг вперёд. Когда я приблизился, он отвёл взгляд и показал тыльную сторону ладони. Мелодия сказала: “Смотри!” Посреди ладони было круглое отверстие. “Смотри!” — вновь сказала мелодия. Я посмотрел в отверстие и увидел самого себя. Я был очень старым и слабым…» (К. Кастанеда, из кн. 1, гл. 4, с. 87.)

«Я пошёл через пейотное поле, выкрикивая имя, которому меня научил Мескалито. Что-то появилось из странного, похожего на звёздный, света на кактусе. Это был длинный светящийся предмет — что-то вроде палки из света, величиной с человека. На мгновение он осветил всё поле ярким светом, желтоватым или янтарным; затем озарил всё небо, от чего получилось необычайное, чудесное зрелище. Я подумал, что если буду смотреть, то ослепну. Я зажмурился и спрятал лицо в ладонях.

Я безошибочно знал, что Мескалито велит мне съесть ещё один бутон. Но как же это сделать, подумал я, у меня ведь нет ножа, чтобы его срезать. “Съешь прямо с земли”, сказал он мне тем же необычным образом. я лёг на живот и стал жевать верхушку растения. Оно согрело и ободрило меня. Всё моё тело, каждая его клетка согрелась и выпрямилась. Всё ожило. Всё состояло из сложных и тонких деталей, ив то же время всё было таким простым. Я был повсюду: я мог видеть всё, что сверху, и всё, что внизу, и всё вокруг одновременно» (К. Кастанеда, из кн. 1, гл. 8, с 132–133).

Не менее интересна и стыковка «образного» и «без-образного» ви/дения, их переходы друг в друга: в одном случае «чистая», бесформенная энергия «собирается», визуализируется в опознаваемый образ, в виде/ние (картину и смысл); в другом случае уже воспринятый персонаж, фигура «разваливается», рассеивается и обращается в менее очевидную, абстрактную форму — в сгусток, поле, поток…

Из православного опыта (здесь свет нечто показывает, превращается в образы):

«Старец Иосиф (Исихаст Афонский, оставил тело в 1959 г.) рассказывал нам, что в пору своей жизни в скиту св. Василия и упорного подвижничества в безмолвии и молитве он однажды исполнился света. Тогда ум, погружённый в глубину сердца и наслаждающийся молитвой, прервал своё созерцание и обратился к разлившемуся вокруг вышеестественному свету. Внезапно старец увидел перед собою длинный строй монахов, напоминавших ополчение, изготовившееся к битве. Напротив них стояли, также в виде войска эфиопы зловещего вида… Тогда высокий и славный военачальник сказал ему: “Хочешь встать в первый ряд сражающихся?” Иосиф же, сам желавший этого, весьма обрадовался и попросил его поставить туда… И голос произнёс: “Тому, кто желает мужественно сражаться против этих мрачных воинов, я не буду препятствовать, но окажу помощь» («Православные старцы XX века»).

Возможно и наоборот (образ становится полем энергии):

«Чувство полной отрешённости позволило ему (дону Хуану) встретиться с чудовищем, терроризировавшим его много лет, лицом к лицу. Он думал, что эта тварь сейчас набросится на него и схватит за горло, но такая мысль больше не приводила его в ужас. Секунду он смотрел на чудовищного человека с расстояния в нескольких дюймов, а затем пересёк линию. Но чудовище не напало на дона Хуана… Оно превратилось в пятно с неясными очертаниями, и едва различимое облачко белёсого тумана.

Дон Хуан подошёл к нему, и сгусток тумана как бы в страхе отступил назад. Дон Хуан преследовал его в поле до тех пор, пока не понял, что от чудовища не осталось и следа. Тогда он осознал, что монстра никогда и не существовало» (К. Кастанеда, из кн. 8, гл. 5, с. 174).

Или:

«…Тут до меня (Карлоса) вдруг дошло, что нечто, которое я принял за человека, — не человек вовсе, а только человекообразная форма. В тот момент, когда я перестал видеть в этой форме человека, союзник превратился в бесформенный ком мутного света…» (К. Кастанеда, из кн. 7, гл. 7, с. 354.)

Этот же «ход» в православном ви/дении — от образа (причём вещественного объекта) к свету, к энергии…

Однажды оптинский старец Нектарий как-то глядел на икону, икона стала светиться — и всё сильнее… Черты её образа и детали стали тонуть в её Свете, пока она не исчезла, и был только чудный, небесный Свет.

Прошло время и «старцу Нектарию показали (другую, новую, только что написанную) икону Преображения, где яркость Фаворского света оттенялась различными затемнениями. Этот приём вызвал возражения старца. Он сказал как свидетель:

“Когда загорается этот свет, каждая трещинка на столе светится”. Икону пришлось переписать. Старец прав: Фаворский свет абсолютен — он не образует светотени: в его лучах невозможна никакая чернота.

Вот онтологическая основа для нравственного максимализма: человек весь должен стать этим Светом, истребив в себе всякую тень» (митрополит Иерофей «Одна ночь в пустыне Святой Горы», Свято-Троицкая Сергиева Лавра -97 г).

В самом деле в процессе различного «ви/дения» восприятие видящего может «собираться» и трансформироваться тем или иным способом…