Шрифт:
Начальная стопа анапестической строки часто имеет дополнительное ударение, обычно на первом слоге. Ср. хотя бы зачины параграфов I и II (1–3, 12–13):
Взбаламутивший море ветер рвется, как ругань с расквашенных губ в глубь холодной державы… Здравствуй, Томас. То — мой призрак, бросивший тело в гостинице где-то…Всего таких случаев 93 (не считая спорных), что составляет 31,7 % от общего числа метрических строк. Дополнительные ударения на других стопах случаются много реже — их около десяти (ср., например, 109: «чтоб вложить пальцы в рот — в эту рану Фомы») [131] . В шести случаях ударение на сильном месте пропущено:
131
Это соответствует общей закономерности русских трехсложных размеров. См.: «…расположение сверхсхемных ударений в метрической строке обнаруживает ясную тенденцию к отяжелению начала стиха и облегчению конца стиха» (Гаспаров М.Л. Современный русский стих: Метрика и ритмика. М.: Наука, 1974. С. 186). Следует заметить, что по «тяжести стиха» (его насыщенности сверхсхемными ударениями) Бродский примыкает к Фету и Пастернаку, а не к современной поэзии, которая сверхсхемных ударений в анапесте в общем избегала.
Описанные ритмические вариации разнообразят анапест, хотя в целом он — как свойственно трехсложным метрам — создает впечатление монотонности. Оно тем более ощутимо, что «Литовский ноктюрн» — стихотворение длинное, даже нарочито растянутое. Заметим, кстати, что оно в значительной степени состоит из пространных повествовательных фраз и насыщено протяженными словами — часто пятисложными, с ударением на третьем слоге (амальгамовой, бесконечностью, бестелесности, взбаламутивший, заболоченных, завершается, затянувшийся, колокольная, оловянная, отбеляющих, ощетинившись, перевернутость, разделенную, растекается, расширение и мн. др.) [132] . В эмиграционный период Бродский сознательно стремился к однообразной «нейтральной» интонации, которая присутствует и в «Литовском ноктюрне». Однако монотонность нарушается различными приемами, порождающими внутреннее напряжение стиха.
132
Всего в «Литовском ноктюрне» 1386 слов (включая предлоги и союзы); различных слов (отбросив повторения) 861, пятисложных 50.
Прежде всего параграфы «Литовского ноктюрна» резко различаются по длине [133] и построены очень разнообразно. Восемь из них (III, IV, VI, VII, XII, XIII, XIX, XX) представляют собой по два шестистишия [134] . Они строятся по схеме аВсаВс dEfdEf (прописными буквами обозначены женские рифмы, строчными — мужские). Три параграфа (VIII, X, XIV) представляют собой по три шестистишия, зарифмованные аналогичным образом. Один параграф (II) состоит из единственного — и по тому же принципу зарифмованного — шестистишия. Все остальные параграфы нарушают эту основную строфическую и рифменную схему, причем каждый раз иначе:
133
Самый длинный параграф (XVII) состоит из 21 строки, самый короткий (II) — всего из 6 строк. По числу стоп наиболее пространны параграфы VIII, X и XI (в каждом из них 65 стоп, причем в параграфе XI метр в одной стопе нарушен дополнительным слогом), наиболее компактен тот же параграф II (17 стоп). Как видим, размер параграфов колеблется в обширных пределах (1: 3,5–1: 3, 8).
134
Заметим, что эти параграфы распределены попарно, а также более или менее симметрично относительно центра стихотворения (о зеркальной симметрии в нем см. примеч. 42).
I: AbCAbC dEdE
V: аВаВ cDcD eFgeFg
IX: аВсаВс dEfddEf gHigHi
XI: аВсаВс DeDe fGhfGh [135]
XV: aBccaBc dEfdEf gHigHi
XVI: аВсаВс dEfdEf gHHg
XVII: аВсаВс dEfdEf gHigHHi
XVIII: аВсаВс DeDe
XXI: аВсаВс dEEd fGGf
Рифмующиеся строки, как правило, неравностопны. Сложность, замысловатость и разнообразие рифменной схемы повышаются и тем, что порой являются внутренние рифмы. Ср. хотя бы 34–35:
чуть картавей, чуть выше октавой от странствий вдали…135
При другом чтении (см. примеч. 10): аВсаВс dEfEfgHdgHd.
Очевидно также несоответствие между метрической схемой и графикой. Анапестическая строка сплошь и рядом делится на две, а то и три части, располагаясь по нескольким соседним графическим строкам — например, 9—10, 29–30, 49–51:
И подобье лица растекается в черном стекле… вожжи рвет и кричит залихватски «Герай!» Поздний вечер в Империи, в нищей провинции. Вброд…Число графических строк (335) оказывается заметно больше, чем число метрических строк (293). Это нередкий прием в русских стихах, написанных многостопным анапестом (ср. хотя бы «Девятьсот пятый год» Пастернака), но Бродский подчеркивает его специфическим расположением строк на листе, о чем мы будем подробнее говорить в дальнейшем.
Постоянная черта поэзии Бродского — исключительно резкий конфликт между ритмом и синтаксисом, выраженный в переносах, инверсиях, разрывах синтагматических связей и т. п. Эта черта вполне очевидна в «Литовском ноктюрне», хотя в нем, быть может, меньше крайностей, чем в некоторых других стихах эмигрантского периода. Из-за переносов и инверсий в позиции рифмы оказываются служебные слова (отмечалось, что этот прием — частый в английской поэзии, но до Бродского достаточно редкий в русской — является одним из ресурсов деавтоматизации [136] ). Ср. 31–32, 129, 131, 176, 211, 220, 257–258, 300, 315:
136
См., например: ***. «Письмо о русской поэзии» // Поэтика Бродского. С. 25–26; Шерр Б. Строфика Бродского. С. 105, 107.
Любопытен и характерен случай, когда слово (кстати говоря, нестандартное, окказиональное) разрывается на рифме (4–5):
заурядное до-ре — ми-фа-соль-ля-си-до извлекая из каменных труб.По верному замечанию Ефима Эткинда, в стихотворениях Бродского «спокойно прозаическая, по-ученому разветвленная фраза движется вперед, невзирая на метрико-строфические препятствия, словно она существует сама по себе и ни в какой «стиховой игре» не участвует. Но это неправда — она не только участвует в этой игре, она собственно и есть плоть стиха, который ее оформляет, вступая с нею в отношения парадоксальные или, точнее говоря, иронические» [137] . Далее это противоречие определяется критиком как «конфликт между разумом и открытой эмоцией, или между космосом сознания и хаосом подсознания, гармонией и стихией» [138] .
137
Эткинд Е. Материя стиха. Paris: Institut d'Otudes slaves, 1978. С. 114.
138
Там же. С. 119.