— Точно так, были такие! Там еще олень и солнце… или северное сияние… — У седого сапера на минутку мелькает тень давних приятных воспоминаний.

— Ага, был олень. Тетка потом, сконфузясь, призналась, что, когда была молодая, вела себя весело. Вот, видно, когда была сильно датой, ей дружки бутылку и загнали «смеха ради». Та просадила свод влагалища и ушла в малый таз, где и пробыла несколько десятков лет. А алкоголь обеспечил обезболивание и дезинфекцию. Ну а другие приколисты забивают в это место и поболе бутыли, видал случай, когда по приколу бутыль еще и разбили, кокнув по донышку. А была ситуация, когда такой ухарь у женщины после насилия вытянул кишечник руками. Она глухонемая была, чем он и воспользовался — потрошил ее всю ночь посреди жилого квартала, и никто ничего не слыхал. Видите, сколько вариантов у зла? Я далеко не все припомнил.

— Какие вы гадости говорите, как не стыдно!

— Ну гадости. Так ведь из реальной жизни.

— И все равно — нельзя о таком рассказывать!

— Почему? Все эти уроды рядом жили. И сейчас у нас вопрос: как избежать активности уродов в нашей среде обитания? Чтоб не ходили тут путем зла.

— Говоря не так учено и высокопарно, полагаю, что на первый раз стоит по-новгородски или по-казацки вынести общее решение по поводу этих трех персональных геморроев, а потом решать выделенным трибуналом.

— А состав?

— Да вот — штаб в полном составе.

— И по каким правилам?

— А это надо подумать. Вот, значится, присутствующим задание на дом: проект свода правил и наказаний. Как в зоопарке, чтоб ясно и понятно: «Пальцы в клетку не совать! Штраф — один палец». Срок — до собрания послезавтра. Митинг проводим сегодня в одиннадцать часов перед Собором. Начальникам служб обеспечить явку. С этим вопросом — все. Давайте дальше.

Собрание идет своим ходом. По сообщениям видно, что неразбериха первых дней в основном изжита, руководители справляются с задачами. Доклады — это уже не рапорты с поля боя. Спокойнее, рутиннее.

Отмечаю про себя, что в крепость пошли валом мины, и вокруг уже сделаны первые заградительные поля. Судя по кислой физиономии седого сапера Алексея Сергеевича — крайне примитивные, рассчитанные только на тупых зомби. Ну часовым легче, а если кто живой доберется — увидит и щиты с надписями, и лежащие прямо на насте минки.

Правда, тот же морф проскочил, судя по следам, через такое минное поле минимум трижды — то ли так ему повезло, то ли соображал, куда лапы ставить. И ведь в воде не замерз, сволочь, двигался потом хоть и медленнее, но все же. Не прыгал, как тут под пулеметом, брел скорее, потом вообще полз. Или под огнем уменьшал грамотно силуэт мишени? Или перебитая лапа не давала прыгать?

Наконец собрание закончилось. Иду с твердым намерением поговорить как следует с Надеждой Николаевной.

Идущий рядом маленький омоновец вполголоса спрашивает:

— Про глухонемую — случаем, не рядом с Фрунзенским универмагом это произошло?

— Случаем — там.

— Откуда узнали?

— Наш город — большая деревня. Так вышло, что один мой хороший знакомый проходил мимо этой парочки в подворотне — еще в самом начале, пока до дела не дошло, — потом свидетелем был. А другой хороший знакомый дежурил в приемном отделении клиники, когда женщину привезли. Собственно, он ее и вытягивал, чтоб могла на вопросы ответить. Менты тогда подсуетились, оперативно сработали, сурдопереводчика мигом нашли.

— Ясно.

Добраться сразу до Надежды и выяснить ситуацию не получается. В салоне идет оживленная беседа, центром которой оказывается вчерашний дед-пасечник. Вид у него счастливый.

Не сразу понимаю из его бурной восторженной речи, что, собственно, его так обрадовало. Задирает на себе одежду. Вместо вчерашней воспаленной жути с пузырями вполне здоровая кожа, то, что у него вчера был цветущий и здоровенный опоясывающий герпес, подтверждает только несколько кровяных корочек и шелушащиеся участки на месте пузырьков. Не, этого не бывает!

Сам дедок полагает, что это я, великий шаман и кудесник, дал ему чудодейственные таблетки. Об этом с моей колокольни и речи быть не может. Таблетки, несомненно, лучше работают, чем мазь, но не настолько же. Случай и впрямь уникальный, хоть публикуй. Впрочем, вот Валентине о нем сообщить стоит.

Обращаю внимание, что деда подначивают тем, что он просто скинхед какой-то. Не понимаю, в чем тут соль. Спрашиваю напрямую.

— Ваши люди развеселились, когда я рассказал, для чего приехал сюда. После войны тут своих пчел не осталось. К вам сюда кавказскую породу и некоторые другие завезли, показалось выгодным. А меда они в ваших условиях дают меньше, зимуют тяжело. Вот сейчас я как раз договариваться приехал, ваша северо-западная порода у нас в Башкирии сохранилась — вот и шла речь о возвращении. И вот чего вышло.

— Ну да, есть нечто скинхедское. Типа кавказцев вон, своих разводить.

— Что поделать, северо-западные для Петербурга лучше годятся. А кавказские — лучше на юге. И для меня все пчелы свои, что тут глупости говорить. Пчела, вообще, святая живность.

— Прямо уж!

— Конечно. Вся другая хоть кого, да жрет. А пчелы никого! Наоборот, где пчел нет — там и не растет ничего. Этого сельского хозяйства без пчел быть не может. Много вы искусственно опылите, как же. Вот погодите, летом, если все получится, я вам мед буду возить. Сами увидите.