— Хабботха. Хассиссхенннссиа.

Морф напрягается, видно, что говорить внятно ему физически трудно. Поневоле напрягаюсь, непроизвольно помогая ему, как это делают все люди, беседующие с косноязычным или заикой.

— Рхееанниассииха.

Теперь не понимаю. Но вижу, что как раз хозяин свою зверюшку понял отлично, аж плакать перестал и притих как-то подозрительно…

— Эй, гений, как вы делали морфов? Почему грудь Альманзора брита? Зачем бритье? И раз уж речь пошла — зачем ручки пришиты? Жду ответ. На хрена шитье ручек? Жду, мало времени.

— А что сделаете? Вы теперь меня беречь будете!

— О, а я думал, что вы речь в норме забыли. Насчет ожидания — это вряд ли. Сомнение. Я не научный работник. Практик. Примитив. Говно — цена вашей деятельности.

— Она уникальна! Любое начальство вас поставит на место, идиот!

— Есть сомнение. Тут начальство — медик Мутабор. Главврач Мутабор.

— Льстите, льстите, жополиз. Он все равно не поймет.

— Ерунда. Отрыв башки он вполне обеспечит. Доение коровы — видели?

— Что за бред?

— Бред? Нет. Дерганье пальцев. После вывиха. Итак, информация?

— Пошел в задницу! Я жив, пока не говорю.

— Жизнь эквивалент боль.

— Ничего, потерплю. Он тебя тоже сожрет. Не первый будешь. Он — людоед.

— Вы тоже людоед. А он — ваше творение. Симпатия к нему — не к хозяину.

Морф вмешивается довольно бесцеремонно.

— Хессссих. Херрссь. Рхееанниассииха. Херрссь. Рхееанниассииха. Херрссь. Рхееанниассииха. Херрссь. Рхееанниассииха. Херрссь. Рмуххабборр.

Слушать это — уши в трубку сворачиваются. Понять — мозг пухнет. Но вроде как начал с медика, а получился в конце Мутабор, если я его правильно понял. Несколько циклов. Что за циклы?

— Повтор? Еще повтор?

Морф повторяет. Но при этом делает нелепые жесты. Нелепые, потому как странно их видеть в его исполнении. Получается, как в детской картинке «Найди спрятавшегося мальчика». Смотрел, смотрел — и вдруг как повернулось что-то — и странно, что раньше очевидного не видел. Он тычет лапой в себя, скрещивает лапы на груди, потом словно трет что-то зажатое в руках, потом прикладывает эти невидимые предметы, потом снова скрещивает руки на груди… На всякий случай проверяю.

— Врач. Смерть. Реанимация. Вторая смерть. Вторая реанимация. Третья смерть. Третья реанимация. Четвертая смерть. Четвертая реанимация. Пятая смерть — конец. Мутабор.

Жуткая башка медленно кивает.

— Причина? Болезнь?

— Ппрреххось…

— Прихоть?

— Ппрреххось.

Мило. Хорошая развлекушка.

— Эй, гений. Симпатии у меня к вам не было, а теперь вы мне еще больше не по нраву.

— Вы не можете так со мной поступить!

— Почему?

— С вашей точки зрения, я преступник. Допустим. Но вы-то нет. А если поступите, как я, — вы тоже станете преступником, ничем не лучше меня.

— Сравнение для дурака. Антибиотик не равен возбудителю болезни.

— Вы значит — антибиотик?

— Роль вполне меня устраивает. Правда, у меня нет уверенности, что я обеспечение пяти реанимациям одолею. Задача — морф хозяина? Кстати, как вы обеспечивали послушание Мутабора?

— Он притворялся, сволочь. А вам ничего не скажу.

— Надобности у меня нет. Пока осталось одно. Непонятка с детскими ручками, которые вы вшили взрослым мужикам. Но раз у вас такая прихоть и фантазия — есть уверенность — просто по приколу. Видно, как побрили первенцу грудь, чтоб шарашить разряд дефибриллятором, идея и пришла. Совершенно дурацкая идея.

— Конечно, сейчас можно топтать свободу творчества! А я — творил.

— Свобода подразумевает ответственность. Иначе получается не свобода, а мерзость. Затея идиота — жестокость и только. У Альманзора уже явления некролиза были на ручках. Он их стал переваривать, а не адаптировать. Да и исполнение — такое же, как и идея. Ну, мы заболтались. К делу. Главврач, распоряжения?

— Хрусс. Ххашина.

— Груз?

— Хрусс. Хуссофф. Хоссаинн.

— Хозяина в будку?

Кивает. Сам, значит, на место хозяина, а гения — в ту самую жестяную конуру, где, видно, Мутабора возили. А что, хорошая мысль. Только вот возникают у меня совершенно козацкие мысли — хоть гения и обваляли уже по земле, но одежонка и амуниция у него отличные — а так как он щуплый, то тому же Демидову в самую пору будет. Это раз. Второе — голый и босый до смерти не замерзнет, а вот бежать и сопротивляться ему будет куда сложнее. Это два. А три — надо мне собрать в кучу разбежавшиеся мысли. Пока я получил просто передышку. Не более. Морф — он и в Африке морф, никак не святой Николай. Можно ожидать любого варианта. Но вроде я ему нужен для расправы с хозяином — значит, пока идет по плану — жить буду.