— Отстань, — отмахнулся прапорщик. Он протянул руку за гитарой и взял несколько аккордов.

— Басами надо работать, басами, — насмешливо крикнул кто-то из-за деревьев.

Харитонов оглянулся. По дороге шли Черепков и Мазур. Увидев прапорщика, они мгновенно вытянулись и замерли, словно парализованные.

— Басами, говоришь? — помолчав, спросил Харитонов.

— Басами. — Алик проглотил от испуга застрявший в горле ком.

— Может, поучишь?

— Можно.

— Ну, заходите.

На ребят с остервенелым лаем бросился Шериф.

— Назад! — крикнул Харитонов. — Свои.

Шериф неохотно подчинился. Он с достоинством залез под стол, рявкнул оттуда пару раз, но уже не зло, больше для порядка, и замолк, с интересом наблюдая за происходящим.

— Хорошая машина, — сказал Никита, осмотрев мотоцикл.

— Была, — скучным голосом сообщил прапорщик. — А ты чего-нибудь в них понимаешь?

— Чего-нибудь — да. А что с ней?

— Черт ее знает… Не заводится.

— Разрешите? — Никита засучил рукава.

— Ломай, — кивнул прапорщик, протягивая Черепкову гитару.

Алик осторожно тронул струны, посмотрел на Никиту и, поймав его ободряющий взгляд, заиграл смелее и громче.

Харитонов слушал внимательно, наклонив голову и прикрыв веки, так умеют слушать только люди, понимающие музыку. Раздражение и неприязнь к ребятам, из-за которых он имел столь неприятную для него беседу с начальником училища, исчезли, и только как напоминание об этом разговоре изредка мелькало перед глазами угрюмое лицо Безуглова.

Мотоцикл фыркнул и, оглушительно взревев, выбросил из выхлопных труб целое облако желто-бурого дыма. Запахло бензином и перегоревшим маслом. Никита вскочил в седло и, выехав за калитку, лихо промчался по улице. У крайних домиков, в которых летом жила аэродромная прислуга, развернулся и столь же стремительно вернулся обратно.

— Порядок, — сказал он, заглушив мотор.

— А что с ним было? — поинтересовался прапорщик.

— Жиклер засорился.

Взволнованный шумом, из-под стола вылез Шериф, потянулся и вопросительно посмотрел на хозяина.

— Сколько напрыгал? — неожиданно спросил Харитонов Мазура.

— Восемь.

— А затяжными?

— Еще не пробовал.

— Ну, приходи завтра. И ты, — кивнул прапорщик Черепкову. — Если хочешь.

День этот ожидали с великим нетерпением, и по мере того как он приближался, время тянулось все медленнее, а под конец и вовсе остановило свой неторопливый, черепаший бег. Пришел он, как всегда, неожиданно и застиг ребят если не врасплох, то в легкой растерянности, растворившейся в чувстве глубокого непередаваемого восторга.

Механик самолета Ашир Аширович Артыков, стоя на стремянке, ковырялся в двигателе, а Завидонов и Коренев, облокотившись на крыло, следили за вертолетом, быстро скользящим в голубизне высокого летнего неба.

— Сейчас пойдут, — сказал Славка. — Ашир Аширович!..

От вертолета отделилась маленькая точка парашютиста и камнем устремилась к земле. За ней вторая, третья…

— Ну, дергай же, — не выдержал Леня.

Но парашютисты продолжали падать. И только когда до земли оставалось метров триста, над ними «выстрелили» белые купола.

— Вот черти! — сказал незаметно подошедший Баранов. На его плечах поблескивали новенькие капитанские погоны.

— Поздравляю, товарищ старший лейтенант, извините, капитан. — Ашир Аширович спрыгнул со стремянки и крепко пожал Баранову руку.

— Машина готова?

Ашир Аширович цокнул языком. Так он обычно выражал свое удивление или негодование по поводу бессмысленного вопроса.

— Понятно, — сказал Баранов. Он повернулся к ребятам и как можно строже спросил: — А где остальные?

— Джибладзе и Бойцов в спортзале, — ответил Славка, — а Мазур и Черепков в воздухе.

— Как в воздухе?

Славка ткнул пальцем на приземляющихся парашютистов.

— Так это они?! — Козырьком фуражки Баранов прикрыл глаза от бьющего прямо в лицо солнца. — А третий кто?

— Харитонов.

— Да, — сказал Баранов, в недоумении потирая подбородок. — Тысяча и одна ночь.

— Что? — переспросил Славка.

— После обеда, говорю, полеты, — гаркнул Баранов и прямо через летное поле зашагал к зданию КДП.