«Челюсти» перевернули кинобизнес. Студии поняли, что значит широкий прокат, и в ближайшее десятилетие уже выпускали фильмы одновременно на тысяче, двух и даже более двух тысяч площадках. Вместе с массированной телерекламой это значительно повысило расходы на маркетинг и дистрибуцию, по свело на нет значимость печатных рецензий и критики, которые позволяли фильмам набирать доходы постепенно, находя своего зрителя. Росли издержки и желания рисковать поубавилось. Корпоративные аппетиты требовали большой прибыли и студии жаждали, чтобы каждый фильм становился новыми «Челюстями».

Так Спилберг оказался в роли троянского коня, с помощью которого студии начали прибирать к рукам власть в индустрии. Режиссёр признаёт: «Превратности судьбы повернули дело так, что ближе мне оказались чиновники вроде Сида Шайнберга и продюсеры Занук и Браун, а не сверстники по 70-м годам. Скорее я стал воспитанником системы, чем университетов Южной Калифорнии или Нью-Йорка, и не оказался среди «птенцов» Фрэнсиса Копполы».

Ещё во время съёмок на острове Спилберг подвергся атаке Питера Бенчли, автора романа «Челюсти», который с презрением говорил в интервью «Лос-Анджелес таймс». «Спилберг настоящий жизни не знает, он её видел только в кино. Его уровень это категория «Б»… В один прекрасный день все узнают, что он великий режиссёр Америки, но — второго состава». Вполне очевидно, что Бенчли, вроде бы, ошибся, ведь Спилберг вырос, наверное, в самого известного режиссёра Америки. Но, с другой стороны, и оказался абсолютно прав: Спилберг — величайший режиссёр второго состава. Другое дело, что писатель не мог предвидеть того, что под влиянием Спилберга и Лукаса любой студийный фильм превращался в продукцию категории «Б» и, по крайней мере, на съёмках блокбастеров, приносящих львиную доли прибыли, первый состав действительно заменялся вторым.

К началу 80-х Роджер Кормен, давший путёвку в жизнь многим режиссёрам «нового» Голливуда начал жаловаться на жизнь: фильмы, что он за гроши снимал с одним из братьев Каррадайн в главной роли, ставили теперь студии за 20—30 миллионов с участием звёзд. Так «Смертельные гонки 2000 года» [115] превращались в «Дни грома» с Томом Крузом в главной роли.

Как и «Крёстный отец», «Челюсти» во многом отражали настроения времени, давали слепок отношения к коррумпированной власти после «Уотергейта». Вертикаль власти на острове «Согласие» (кроме шефа полиции) во что бы то ни стало хочет скрыть от общественности факт угрозы со стороны акулы во имя всемогущего доллара — капающего в данном случае от процветающего туризма. А единственный негодяй (кроме злодейки-акулы, конечно) — мэр города, выборный чиновник, политик. Собственно, «Челюсти» — это кино про политический центр: Квинт, истинный мачо «правых», гибнет; «левый» интеллектуал-еврей Хупер, бросая главного героя, превращается в маргинала; и только Броуди, полицейский — защита всех и каждого, Джерри Форд, семьянин и правильный парень, что был в Белом доме на момент выхода картины на экран, способен покончить с акулой.

Притом, что картина подспудно ещё несёт былое деление на «мы» и «они», заложенное «Бонни и Клайдом», «Беспечным ездоком» и «М.Э.Ш.», «мы» в «Челюстях» не ограничивается узким и тенденциозным понятием «контркультура», теперь это все и вся, все — съедобные, если взглянуть на ситуацию глазами акулы. Картина преодолевает политическое и социально-демографическое деление общества на приверженцев контркультуры «Беспечного ездока» и средних американцев «Ада в поднебесье» периода правления Никсона.

Впервые в жизни Спилберг мог не отказывать себе в удовольствиях. «Летом 1975 года я действительно был доволен со бой и карьерой, — рассказывал режиссёр Мне было уютно в нашей киновселенной. Еду как-то и думаю, дай, побалую себя мороженым, и заехал в «31 вкус» на Мелроуз. В очереди говорили о «Челюстях»: «Такого страшного я ещё не видел, шесть раз смотрел!» И все — в том же духе. Я взял своё любимое фисташковое и поехал домой. Включил телевизор, а в новостях о феномене «Челюстей». Значит, вся страна смотрит эту передачу’ Тогда до меня окончательно дошло, что фильм — это настоящий прорыв. Я почувствовал, что значит создать хит предложить собственное дитя для усыновления и его разом усыновляют миллионы; ты — гордый бывший папаша, а он принадлежит всем. Знаете, приятное чувство!»

20 июня, в исторический для кинематографа день выхода «Челюстей», Арти Росс был приглашён на обед в дом Джуди Шнайдер на Палм-Драйв. Она уже продала дом и, как сама выразилась, «пригласила всех, кто бывал в нём, прожил рядом с нами эти годы». Арти работал на продюсера Эдда Прессмана, разъезжая по югу страны, продвигая картину «Сестры». Он только что вернулся в Лос-Анджелес, где жил в старом доме продюсера на Голливудских холмах. В «наследство» от Брэкмена ему достался запас закиси азота. Считалось, чем глубже вдох, тем «круче» кайф. Большинство просто прикладывали резиновую маску к лицу, придерживая рукой, чтобы, «улетая», человек не рисковал, а маска слетала на пол. Но Арти любил надевать маску полностью. Обычно он ставил баллон на перила лестницы, рассчитывая в случае потери сознания скатиться вниз и успеть сдернуть маску с лица. «Его предупреждали не надевать маску в одиночку, потому что это неблагоразумно», — замечает Брэкмен. Накануне Арти уже показался у Берта со здоровенным фингалом на лбу, хвастая, что видел впереди белый свет и разглядел Господа.

Берт собирался в Гавану, проведать Хью. А рано вечером Блонер без предупреждения заехал за Арти, думая подхватить его на вечеринку к Джуди. «Я постучал, по никто не ответил, — вспоминает Блонер. — Дверь была приоткрыта, я вошёл внутрь и увидел из-за угла ноги. Человек стоял на коленях, голова опущена. Поднял голову — на меня смотрела чёрная резиновая маска. Сдёрнул и увидел Арти. Он отравился «веселящим газом». Один глаз был полуоткрыт, раздавалось какое-то бульканье. Я не мог понять, жив он или мёртв, выбежал спросить адрес дома, начал вызывать «скорую», забыл номер, опять выскочил на улицу. Долго потом терзал себя, а, оказывается, он уже несколько часов был мёртв».

Смерть Арти должна была бы стать предупреждением, остановить безумную гонку по маршруту: «Травка» — ЛСД — Кокаин», в конце десятилетия завершившуюся остановкой «Чистый кокаин». За ней последовала смерть Джона Белуши. Но Берт и его окружение игнорировали предзнаменования. «Мода на закись азота может и прошла, а Берт в годовщину смерти Арти учредил ежегодный праздник, на котором народ гулял и вовсю потреблял наркотики, — рассказывает Брэкмен. — На следующий год его устроили в Джалапе. Писатель Майкл О’Донахью после изрядной дозы ЛСД прыгнул ласточкой в бассейн и остался без передних зубов». «Наркотики чуть ли не боготворили и не устраивали во славу их ритуальные пляски. Выходило как нечто бодрящее, клевое, вроде: «Арти, до скорой встречи!». Никто не воспринял утрату всерьёз, как должно — с величайшей жалостью и страданием», — говорит Солт.