И наконец-то у него отлегло от сердца. Шпионские страсти — отставить! Продолжается все та же вакханалия абсурда, а это дело привычное и уже давно совсем не страшное. Подступала приятная расслабуха, даже чуть-чуть закружилась голова, подумалось, что за обедом непременно следует выпить пива.

Вера Афанасьевна проговорила теперь уже громко:

— Ну и слава тебе, Господи!

Молодые обиженно заныли. Потом Верунчик предположил:

— А что, если это черновики очень известного писателя и их можно продать на аукционе Сотби?

— Попробуйте, — вяло откликнулась Маринка.

Теперь она мрачнела на глазах. Так уж получалось, когда Тимофей переставал реагировать на новые всплески вселенского идиотизма, Маринка воспринимала их особенно болезненно — и наоборот.

— Не к добру это, Тимка! Слышишь? Откуда такая хрень в нашем доме? Откуда?

— Нет, ну, мам, — Верунчик долдонил свое, — ну, правда, может, эта рукопись сто лет тут пролежала. Давай её в литературный музей отнесем. Нам там денег дадут.

— Верка, отстань, сил нет с тобою спорить!

И тогда Верунчик произнес свою любимую фразу, вложив в неё максимум искреннего восторга, на какой способна только полнейшая дурочка:

— А мне кажется, что это по правде.

На самом деле Верунчик был зверьком смышленым и только очень любил косить под глупенькую.

— Все, — не выдержал Тимофей, — я это забираю на изучение.

— Постой, — встрял Никита, — тут где-то фамилия автора была.

— Да вот же, — показал Редькин и прочел вслух: — Михаил Разгонов.

— Точно! — обрадовался Никита. — Я читал такого. Он ещё эту написал, как её, «Подземную империю». Классный роман! Крутая современная фантастика.

— Наверно, это какой-нибудь другой Разгонов, — предположил Редькин. Этот, видишь, стихи пишет.

— Ну, не знаю, — Никита пожал плечами и тут же вместе с Верунчиком полностью утратил интерес к проблеме.

Вера Афанасьевна ещё раньше ушла на кухню готовить обед.

Тимофей снова остался один на один с абсурдом. Зажег настольную лампу — день был пасмурный — и сел изучать рукопись возле выключенного компьютера в их с Маринкой рабочем кабинете. Он так увлекся, что и не заметил, как жена подошла сзади и тоже стала читать, заглядывая тихонько ему через плечо.

— А тебе это надо? — спросила она, наконец.

Тимофей даже вздрогнул от неожиданности.

— Пока не понимаю, зачем, но я хочу прочесть это все. Мне интересно, — каким-то извиняющимся голосом пояснил он.

— Интересно ему! — обозлилась Маринка. — А ты хоть помнишь, как покупал эту квартиру?

Вопрос был риторический. Редькин не мог этого не помнить, он просто очень не любил извлекать из памяти ту давнюю историю. Благо все обошлось. И когда разбили машину, они оба, инстинктивно прячась от самых страшных подозрений, не говорили ничего о покупке квартиры. Они подсознательно отталкивали от себя эту совсем лишнюю, неконструктивную гипотезу. Не проговаривали её ни между собой, ни с Вербицким. Наверно, это была очень глупая страусиная политика, и теперь жизнь наказывала их за такую почти детскую наивность. Обнаруженные в тайнике рукописи — да нет, уже сам по себе тайник! — заставлял вспомнить о людях, живших в квартире до них. А это как раз и была закрытая тема.

— Ты так и не узнал у Полозова, кто был здесь предыдущим жильцом?

Редькин тяжко вздохнул.

— Но я же объяснял тогда: Константин нам по-доброму посоветовал, что лучше этого не знать вовсе.

— Брешешь ты мне все, — опять начала злиться Маринка. — Тебе он наверняка сказал, просто не велел мне нервы трепать. Что я, Константина не знаю? А тем более, собственного муженька. Ты бы от него не отлип, пока правды не вытянул.

— А откуда ты знаешь, что он сказал мне правду?

— Ага! Вот и проговорился! — по-детски смешно обрадовалась Маринка. — Быстро давай рассказывай все как есть!

— А ты своей матушке растреплешь, и с ней кондратий случится. Так?

— Ни за что! Обещаю.

И Редькин зашептал еле слышно:

— Константин действительно мог наврать мне. Но он сказал тогда, что здесь было много разных жильцов. Их и жильцами-то в полном смысле не назовешь…

Глаза у Маринки округлились. Губы мелко задрожали.

— Здесь жили призраки? Зомби? Вампиры? Кто здесь жил?!

Самое ужасное было то, что Маринка спрашивала всерьез.

— Остынь! — Тимофей взял её за руку. — Здесь просто была конспиративная квартира сверхсекретного управления КГБ. А если учесть, какие теплые чувства питает к этой конторе твоя матушка…

Он не договорил, жена уже не слушала его. Она вошла в ступор и глядела сквозь Тимофея невидящими глазами. Что-то явно доходило до неё потихоньку. Но самое главное пробивалось к свету понимания медленно и трудно. Наконец, дар речи вернулся к Маринке.

— Значит, в декабре девяносто пятого, ты чудом выходишь на свободу из Лефортова, мы даже продаем машину, чтоб замести последние следы и больше никогда не путаться с Лубянкой, а уже в марте девяносто шестого ты же преспокойненько покупаешь гэбэшную квартиру. Да ты урод! Ты псих ненормальный!