Шрифт:
– Ну слушайте же, не перебивайте! Не могу я рассказывать, когда меня перебивают на каждом слове…
– Господа, молчите! Тс!
– Да ты один только и болтаешь, – сказал хозяин.
– Ах да, простите, пожалуйста. Внимание, внимание!
– Я взял скрипку под мышку и сунул ноги в дзори. Я вышел из дверей и прошел несколько шагов, но тут остановился. Нет, думаю, погоди…
– Ну вот, я так и знал, что где-нибудь случится короткое замыкание.
– И зачем тебе возвращаться? Ведь сушеной хурмы больше не осталось…
– Господа, мне очень неприятно, что вы все время надо мной подшучиваете. Я тогда буду рассказывать одному только Тофу-куну. Так вот, слушай, Тофу-кун. Я вернулся в комнату, закатался с головой в красное одеяло, которое купил за три йены двадцать сэн, дунул на лампу и потушил свет. И что бы ты думал? Стало совсем темно! И я не мог найти свои дзори.
– А куда ты собрался?
– Ну… Ты слушай. Все-таки я с большим трудом отыскал дзори и вышел на улицу. Ночь была звездная и лунная. Землю покрывали опавшие листья. Я был закутан в красное одеяло, под мышкой у меня была скрипка. Я шел на цыпочках все дальше вправо… Когда я подошел к подножию горы Коосин, зазвонил колокол храма Торэйдзи. Звук колокола проник под одеяло, вошел в мои уши и наполнил гулом мою голову. Как ты думаешь, который был час?
– Не знаю.
– Девять, вот который. В эту долгую осеннюю ночь я решил подняться по горной дороге на восемьсот метров до Одайра. При других обстоятельствах я ни за что не решился бы на это, ибо я по характеру робок и пуглив. Но вот что интересно: когда ты охвачен одной великой идеей, страха не чувствуешь. Мысль о страхе даже не приходила в голову. Душу переполняло лишь одно желание – играть на скрипке. Одайра находится на южном склоне Коосин. Поднимитесь туда в хорошую погоду, и вы увидите плато с прекрасным пейзажем. Через сосны виден весь город… А площадь этого плато примерно триста квадратных метров. Посередине плато возвышается скала с плоской вершиной площадью в восемь циновок. К северу от скалы находится пруд Унонума, окруженный камфарными деревьями со стволами в три обхвата. На горе в маленькой хибарке когда-то жили люди, промышлявшие добычей камфары. Возле пруда и днем неприятно бывать, хотя добраться до него нетрудно, так как саперные войска проложили туда дорогу. И вот я поднялся на эту скалу и уселся, расстелив предварительно одеяло. Впервые в жизни поднялся я на эту гору в такую холодную ночь. И через некоторое время неприятная атмосфера, царившая здесь, стала действовать мне на нервы. В такие моменты только чувство страха может привести человека в смятение. Но если страха не испытываешь, дух твой становится удивительно ясным. Когда я просидел так минут двадцать, у меня появилось ощущение, будто я живу один в громадном хрустальном дворце. У меня было такое чувство, словно мое тело, да и душа тоже, сделаны из агар-агара, то есть совершенно прозрачные. И я перестал понимать, то ли я нахожусь в хрустальном дворце, или хрустальный дворец находится во мне.
– Вот ведь неприятность, – серьезно сказал Мэйтэй.
– Изумительное душевное состояние, – восхитился Докусэн.
– И если бы такое состояние продлилось до утра, я, возможно, так и просидел бы в рассеянности на скале, даже не вспомнив о том, что пришел сюда сыграть на скрипке.
– А там водятся лисы? [183] – осведомился Тофу-кун.
– Вот таким образом сидел я не помня себя, не зная, жив я или мертв, когда внезапно сзади, из глубины старого пруда раздался голос: «Гя-а!»
183
А там водятся лисы? – По народным преданиям, лисы обладают волшебными свойствами и способностью околдовывать людей.
– Вот оно!
– Этот голос громовым эхом прокатился по горам, и я тотчас же очнулся…
– Вот теперь я спокоен, – сказал Мэйтэй, держась за сердце.
– В великой смерти обретаешь обновленный дух, – сказал Докусэн-кун и многозначительно поглядел на Кангэцу-куна. Но тот не понял и продолжал:
– Очнувшись, я огляделся по сторонам. На горе Коосин царила тишина. Не было слышно ни звука. Что же это за голос? Это не был голос человека – потому что он был слишком резок. Это не был голос птицы – потому что он был слишком громок. Это не был голос обезьяны – потому что в этих местах обезьяны не водятся. И не успел я подумать обо всем этом, как покой, в коем пребывал я до того момента, внезапно рухнул. У меня в голове заметались тысячи мыслей, как при встрече его высочества принца Артура метались по улицам жители столицы [184] . Храбрость, спокойствие, здравый смысл – все эти редкие гости моей души мгновенно испарились через открытые поры моей кожи. Сердце под ребрами принялось отплясывать танец «сутэтэко». Ноги задрожали, словно туго натянутая нить воздушного змея. Я схватил скрипку под мышку, накрылся одеялом, спрыгнул со скалы, одним духом сбежал с горы, добежал до дома, забрался в постель и уснул. Даже теперь я не могу вспоминать об этом без содрогания, Тофу-кун.
184
...при встрече его высочества принца Артура метались по улицам жители столицы. – Имеется в виду посещение Японии Артуром, принцем Уэльским.
– А дальше?
– Это все.
– Как все? А твоя игра на скрипке?
– Какая там могла быть игра? Там же кричали «гя-а!». И ты бы тоже не смог играть на моем месте.
– У меня такое чувство, будто в твоем рассказе чего-то не хватает.
– Я рассказывал то, что было. А что вы скажете, господа? – И Кангэцу-кун с победоносным видом оглядел слушателей.
Мэйтэй расхохотался.
– Вот так штука! Много же ты потрудился, чтобы довести рассказ до конца! А я-то все ждал: вот-вот в стране восточного принца появится Сандро Беллони! – Мэйтэй остановился, ожидая, что его спросят о том, кто такой Сандро Беллони, но не дождался и продолжал: – Сандро Беллони играл на лире в лесу при луне, распевая итальянские песни, ты же потащился со скрипкой на гору Коосин – это все мотивы с одинаковыми поступками. Он испугал луну, а ты сам испугался барсука на старом болоте и тем самым сделал шаг, отделяющий великое от смешного. Представляю, как тебе было обидно!
– Да нет, не особенно, – спокойно отозвался Кангэцу-кун.
– Все выламываешься, лезешь на гору играть на скрипке, вот тебя и пугнули! – брюзжащим голосом заявил хозяин.
– Благородный муж думает о жизни и в логове дьявола, – со вздохом сказал Докусэн-кун. Еще не было случая, чтобы Кангэцу-кун понял, что говорит Докусэн. Да и только ли Кангэцу?
– Ну хорошо, Кангэцу-кун, – сказал Мэйтэй. – Ты как, все шлифуешь свои шарики в университете?
– Нет. Я последнее время был на родине и потому не занимался. Да и надоели мне уже эти шарики. Все собираюсь бросить это занятие.
– Как же бросить? – нахмурился хозяин. – Ведь ты тогда не станешь доктором наук.
– Доктором? – Кангэцу-кун засмеялся. – А для чего мне становиться доктором?
– Да ведь тогда и свадьбу придется отложить. Лишние неприятности тебе и твоей невесте…
– Свадьбу? Какую свадьбу?
– Твою, конечно.
– И на ком же я женюсь?
– На барышне Канэда…
– Хо!
– Что «хо»?! Ведь вы же договорились?
– Кто договорился? Если им хочется распускать всякие слухи, это их дело!