— Ну, мудак! Ну, идиот! — Жорик был вне себя. — Да вы соображаете, ч то вы в руки ментам дали? Даже не козырь, а козырного туза! Они же там теперь крутят его вовсю, свидетелей ищут…

Валентина, вспомни-ка: стояли люди на остановке автобуса?!

— Стояли.

— Тебя, дурочку, думаешь, не видели? Ты же с кем-то там разговаривала.

— Ну… разговаривала. Что это за разговор, давно нет автобуса, властям все равно и так далее.

Я особенно в глаза старалась не лезть. А две пожилые такие бабы рядом стояли, ну мы и поговорили. Потом шофер «КамАЗа» вышел из ворот больницы, я подошла к нему, села в кабину…

— Вот-вот, все это и видели. Подошла-селапоехала… А потом шофер пропал. Думаешь, менты глупее тебя? Не догадаются поискать тех, кто стоял у больницы на остановке?! Это мы с Пашкой прятались и в глаза никому не лезли, да и то…

Кто-то мог заметить, как два мужика запрыгнули в кузов.

— Кто там вас со спины узнает! — резонно заметил Волков-старший.

— Нас-то да, а вот ее… — мозг Жорика напряженно работал. — Ты вот что, Валентина, в чем ты была одета? Я помню, что-то красное на тебе было.

— Да, кофта красная на мне была, юбка плиссированная…

— Так. Срочно! Юбку и кофту — на мусорку!

Сейчас же! Поняла? И тверди, как попугай, если спросят: такой одежды никогда не было, у туберкулезной больницы никогда не была, не знаю даже, где она находится, ни с каким шофером «КамАЗа» не знакома, про убийство не слышала…

— А про рецепт что говорить? — Валентина переводила растревоженный взгляд с мужа на Жорика.

На этот вопрос и они не знали пока ответа.

Ясно было одно: рецепт в числе других документов убитого шофера принес домой Павел. Он, конечно, тоже не помнит, как эта бумаженция оказалась под диваном.

Но Павел, как выяснилось, помнил. Когда он явился домой (отец с Валентиной еще не спали), увидел рецепт, смял его, бросил… Надо было в мусорное ведро, что ли, да поленился вставать, кинул себе за спину. Кто там, в диване, будет эту жалкую бумажку искать?

Нашли вот.

— Ладно, не переживайте. — Павел наморщил лоб, придумывал на ходу. Если спросят — я в троллейбусе ехал, рецепт этот и нашел. Гляжу — бумажка к стеклу прилеплена, а мне надо было номер телефона записать…

— Пашок, ты лучше не встревай в эту историю, не надо, — посоветовал отец. — Лучше я на себя это возьму. Ехал, увидел рецепт, думаю, может, кто потерял, спросил у пассажиров… Ну, потом забыл, в карман положил, домой принес…

С рецептом, короче, решили. А юбку и кофточку Валентина, конечно, как всякая практичная женщина, выбрасывать не стала — вещи были вполне еще хорошие.

Наутро взяла их с собой на работу, в столовую, там и продала одной своей товарке за полцены.

Сказала, мол, юбка уже не сходится, растолстела, да и кофточка тесновата.

В общем, сбыла с рук.

Мосола выкрали по наводке Мерзлякова. Бывший мент несколько дней катался с боевиками Мастыркина (Лба) на зеленом «БМВ», показывал парней Кашалота. На пленке фотоаппарата с длиннофокусным объективом оказались все — и сам Кашалот, и Колорадский Жук, и Рыло, и Марина с Надеждой, не говоря уже о телохранителях и «шестерках», увивающихся у офиса Кушнарева.

Засняты были ларьки «Братан» и «Свобода», дом Кашалота. Жизнь Бориса Григорьевича, его деятельность, охрана, женщины, манера поведения — все было тщательно изучено. Паханат не пожалел денег, за Кашалотом стали следить две бригады доморощенных «топтунов», и все они со временем доложили: просто так — без шума и пыли (читай, без кровопролития с обеих сторон) авторитета Левобережного района не взять. При нем — постоянно два-три телохранителя, включая шофера «Ниссана», охранники офиса настороженные, с быстрой реакцией «качки». Они хорошо вооружены, классно стреляют — все в прошлом спортсмены-разрядники, один даже кандидат в мастера спорта. «Ниссан» Кушнарева всегда под надзором, незаметно подложить взрывчатку вряд ли удастся. К тому же, паханат не хотел особого шума. Провинциальный Придонск — это пока что не Москва с ее криминальными фейерверками, незачем было привлекать внимание местных спецслужб. Кашалота надо убрать по-тихому, руками его же людей. Лучше всего для этой цели подходил, как порекомендовал Мерзляков, — Мосол: наркоман, человек без души и сердца, трус и негодяй.

Именно так охарактеризовал бывший мент своего «коллегу», и для паханов это было как красный институтский диплом.

Взяли Мосола, как водится, у дома, в подъезде: брызнули в нос газом из баллончика, затолкали в «БМВ», увезли за город, в подвал на дачу Мастыркина. Дача была на отшибе поселка, в подвале — кричи не кричи, все равно никого не дозовешься, над головой бетонные перекрытия и метра полтора насыпного грунта.

Мосола стали расчетливо, «по науке», колоть большими дозами опия. Ничего не объясняли и ничего пока не требовали. Давали возможность покайфовать на дурничку.

И он кайфовал.

Недели две.

Потом перестали колоть, и Мосол полез на стенку. Он ныл, грыз себе руки, кидался на всех с кулаками…

— Уколите-е, гады-ы-ы! — орал он на весь белый свет. — Что хочешь для вас сделаю. Суки-ии-и…

Люди Мастыркина хорошо понимали мучения Мосола, потому что многие сами сидели на игле, знали, что он не врет, обещая выполнить любое поручение.

На постановку «задания» приехали лично Лоб и Мамед.

Лоб уселся в зале в старое плетеное кресло, курил, брезгливо разглядывая изможденное, осунувшееся лицо своего пленника с лихорадочно блестевшими глазами. Того только что привели из подвала, бросили под ноги паханов.