— И… Что? — уже начиная понимать, что тот собирается делать дальше, Аль сглотнул подкативший к горлу комок.

— Отличный обед! Хватит даже на двоих! Видишь, я даже могу себе позволить быть щедрым. Пошли, сегодня я угощаю. А уж завтра — твоя очередь.

— Есть… это? — царевич нервно дернул плечами. Его мутило от одной мысли об этом.

— Царская еда! А что? Едят же богатеи белок. А они — те же крысы.

— Но… — царевич не считал, что это — одно и тоже, однако его мнение было явно безразлично горожанину.

— Откуда только взялся этот толстяк? — с живейшим интересом рассматривая крысу, спросил тот скорее сам себя, чем своего собеседника. И прежде, чем юноша успел открыть рот, сам поспешил с ответом: — Выходит, истории о полных зерном царских складах — нечто большее, чем слухи, — его глаза зло сощурились, искривленные губы сжались: — И это когда вокруг все мрут с голоду… Ну конечно, кому какое дело до простых людей! Во всяком случае, не царю!

— Ты несправедлив!

— А, богатенький мальчик! Спешишь на защиту своим? Еще бы, ведь тебе не приходится голодать!

— Ты несправедлив, — повторил Аль, а затем продолжал: — Всему есть причина.

— Конечно!

— То, что кажется жестокостью, на самом деле может быть…

— Жестокость она и есть жестокость. И нечего тут думать!

— Но запасы зерна необходимы, чтобы, с приходом тепла, было что сеять!

— Уже третий месяц весны, а теплом и не пахнет! Что если оно не придет никогда? И какой смысл думать о том, чего нет, а, может, и не будет вовсе, когда есть то, что есть!

— Но…

— Хватит об этом! — резко прервал его горожанин. — Я голоден! И намерен съесть эту крысу прежде, чем на нее найдутся другие желающие! Хочешь поговорить — пошли со мной.

— Пойдем лучше со мной, — царевич поманил незнакомца за собой, в сторону дворца. Он был уверен, что ему удастся найти что-нибудь съедобнее крысы.

Но горожанин почему-то качнул головой:

— Э, нет! У меня своя еда. Добытая честным образом, ни у кого не отнятая! — это была гордость нищего, просившего кусок хлеба, лишь не имея собственного. И, не говоря больше ничего, он, решительно повернувшись спиной к царевичу, зашагал в сторону занесенного снегом серого бесцветного проулка — тупика.

Алю ничего не оставалось, как, переступив через свою гордость, двинуться следом.

Царевичу нужно было получить ответы на слишком много вопросов, и он не собирался отворачиваться от того, кто мог ему помог во всем разобраться.

— Да, в общем-то, все так и было, — немного насытившись и подобрев, кивнул паренек. Даже говоря, он не переставал жевать, причем ни одно из этих двух дел ничуть не мешало другому, — ну, как говорил царь… Я, конечно, всего не знаю… Просто в один прекрасный день… вернее, теперь-то ясно, что он был совсем не прекрасный… а тогда — ничего, я помню, выглянуло солнце и даже чуть потеплело… В общем, в торговых рядах начали шептаться, что на границе стоит тьма кочевников, готовых в любой миг вторгнуться в пределы Альмиры…

— Десятого царства… — пробормотал слушавший собеседника со всей внимательностью царевич.

— А я что говорю? — скривился горожанин, которого, как Аль успел узнать, звали Лотом. Он был недоволен тем, что его прервали. Лови теперь разбежавшиеся по голове мысли.

Лот оказался одного возраста с царевичем. И, вообще, у них было много общего, так что взгляни кто на них сейчас со стороны, особенно учитывая полумрак залы, то решил бы, что они — по крайней мере, родственники. И скорее близкие, чем дальние. Оба сероволосые и светлоглазые, невысокие и худые, как жердь. Впрочем, чему тут удивляться? Что до цвета волос и глаз, то он был обычным для жителей Десятого царства. А что касается худобы… Аль долго болел, а хвори не способствуют набору веса. Лоту же приходилось голодать. И не только теперь. Его жизнь и до вторжения кочевников была не маслом намазана, нужно было не столько жить в свое удовольствие, сколько бороться за выживание. Один из многочисленного выводка бедных родителей, с трудом сводивших концы с концами, он всегда, сколько себя помнил, жил впроголодь. Впрочем, выработанное с годами умение добывать пищу весьма пригодилось ему теперь.

— О чем это я? — после нескольких мгновений напряженных, но совершенно бесполезных раздумий в попытке разобраться, о чем был разговор, спросил Лот.

— Ты рассказывал о вторжении, — напомнил Аль.

— Ага, — кивнул горожанин, — так насчет кочевников. Сперва никто не поверил…

— Почему? — царевич думал, почти слышал, что в ответ на его, казалось бы, совершенно не важный, но не для него, вопрос, ответит: "Да потому что весть о кочевниках принес младший царевич. А он известный фантазер и вообще дурачок".

Но вместо этого Лот лишь небрежно махнул рукой:

— Не хотели — вот и не верили. А даже если бы кочевники и на самом деле вторглись, все думали — ну и ладно, пройдутся по приграничью, может, ограбят кого, но к столице не сунутся. Да и не подпустит их никто.

— А на самом деле они пришли и сюда?

— Они — нет, — качнул головой Лот. Дожевав свой обед, он вытер руки о бока, затем, довольный, потянулся, зевнул.

— Что же тогда случилось?

— Ты что, дурак? — с беззлобной усмешкой глянул на непонятливого собеседника Лот. — Или сам не видишь? Холод пришел.