Роббинс Гарольд
Шрифт:
— Просто не верится, чтобы я столько съел!
— Ну, не больше, чем я.
— Не знаю, как в тебя помещается столько?
Она съела гораздо больше, чем он.
— Просто я привыкла к такой еде, — она рассмеялась.
Пришла служанка и начала убирать со стола. Марилу встала.
— Пойдем в гостиную. — Зазвонил телефон. Она подошла к маленькому столику и сняла трубку. — Алло? — Звонил Сэм. Она послушала стоя, затем вздохнула: — Ну что ж, тогда завтра. — Она посмотрела на Стива. — Сэм хотел бы поговорить с тобой.
Она передала трубку Стиву, и он услышал голос Сэма:
— Я тут задерживаюсь, никак не могу вырваться. Ну, как тебе спагетти?
— Ты был прав.
— Ты еще долго будешь в городе? Надо бы встретиться, есть кое-какие мысли.
— Несколько дней.
— Завтра у меня тяжелый день. Может быть, послезавтра?
— Подходит, — ответил Стив. — Пусть твоя секретарша позвонит мне и назначит время.
— Ладно, — согласился Сэм. — Спасибо.
Стив удивился.
— За что?
— За то, что так мило отнесся к моей девушке. Я ценю это. — Он повесил трубку.
Марилу открыла дверцу бара и достала оттуда два бокала. Беря один из ее руки, он почувствовал, что у нее дрожат пальцы.
— С тобой все в порядке? — спросил он.
Она кивнула.
— Все в порядке.
— Ты, наверное, устала, — сказал он. — Работала целый день на жаре, потом еще готовила. Пожалуй, я пойду, чтоб ты могла отдохнуть.
— Нет, — возразила она. — Не уходи.
— Тебе лучше поспать.
— Я в порядке. Я же не сама готовила обед, я заказала его. Единственный, кто может приготовить такое, — это Билли Карин из «Каса де Оро» на бульваре Санта-Моника.
— Ты шутишь?
— Не удивляйся, — улыбнулась она. — Это ведь Голливуд. Здесь нет ничего настоящего. Здесь все не похоже на то, чем является на самом деле.
Он молчал.
— Я не умею готовить, — призналась она. — И никогда этому не училась. Когда мне было четырнадцать лет и мы жили в Марсале, один режиссер увидел меня. Я уже тогда была в теле. Через две недели я уехала с ним в Рим. Мой отец был доволен. В нашей семье было еще семь ртов.
Она внезапно отвернулась.
— Видишь ли, сицилийцы не так уж щепетильны в отношении чести, как это думают. Десять тысяч лир тогда были большие деньги.
Десять тысяч лир — это меньше двадцати долларов.
— Извини, — сказал он.
— За что? — спросила она, не поворачиваясь. — Я кое-чему научилась у своего отца. Он говорил мне, что все в этом мире имеет свою цену. Даже честь. Я хорошо усвоила этот урок. После того режиссера были еще и другие. Всегда кто-то был. Теперь это Сэм. — Она повернулась к нему. — Видишь, ты был прав насчет меня.
Он заметил в ее глазах слезы.
— Не совсем, — Стив покачал головой. — Ты любишь его?
Марилу выдержала его взгляд.
— Не в том смысле, как ты думаешь, но я люблю его по-своему. Я его уважаю.
— Но почему ты с ним? — спросил Стив. — Тебе больше не надо идти на это, ты сейчас сама звезда.
— Я и сама себе это говорю, но пока не верю, — ответила она. — Я боюсь. Я боюсь, что, если рядом со мной никого не будет, успех меня покинет.
— Это неправда, — возразил он. — Кем бы ты ни была, ты сама достигла этого. Сама. Ты стоишь одна перед камерой. Не кто-нибудь, а ты. И ты одна на экране перед всем миром. Только ты.
Она подняла бокал.
— Ты очень добрый, Стивен Гонт. Спасибо.
— Ты очень красивая женщина, Итальяночка. И готовила ты это сама или нет, такого спагетти я еще никогда не пробовал.
— А ты? — в свою очередь, спросила она. — Ты никогда не говоришь о себе.
— А нечего и говорить…
— Очень многим нечего говорить о себе, но они как-то ухитряются. Говорят без остановки. Я с тобой встречалась уже два раза, и ты только слушаешь, а все остальные только и хвалятся, какие они великие. А ты — нет. Ты великий?
— Я самый лучший.
Она серьезно посмотрела на него.
— Я верю. Ты женат?
— Нет. Был женат.
— Развелся?
— Она умерла.
— О! — В ее глазах появилось сочувствие. — Ты любил ее?
— Да. — Он не знал, продолжать или нет. — Но слишком поздно узнал об этом.
Она кивнула.
— Так оно всегда и бывает. Мы никогда не ценим того, что имеем.
Он посмотрел на часы.
— Одиннадцать. Наверное, мне лучше уйти. Тебе ведь завтра снова стоять перед камерой.