– Зулин, ради богов, не выводи меня! Это не рана, а недоразумение!

– Если это недоразумение, - вспылил маг, - то…

– Если это недоразумение – какого хрена ты возишься! – буркнул Стив, которому невыносимо хотелось что-нибудь разбить или разломать – предпочтительно об головы сопартийцев. – Ты хочешь, чтобы твоя дриада сдохла, пока ты там рукоблудием занят?!

– Стив, не суетись. Просто положи ее поближе к Иефе.

– Ближе можно только сверху, стопочкой! – вне себя заорал дварф. – Какая разница, как близко они лежат?! Лучше им от этого не становится!

– Нет? – эльф на мгновение замер и снова занялся раной. – Ничего, это вопрос времени. Не переживай.

– Почему ты так уверен?! Ты ни разу не взглянул на них! На Иефу тебе плевать – этому я не удивляюсь, но дриада!..

– Стив, я знаю, что говорю. Иефа молодая здоровая девица. У нее огромный потенциал. Просто положи ее поближе к Этне, вот и все. Скорее всего, моя помощь вообще не понадобится. И прекрати орать мне на ухо. Мне нужно еще несколько минут, и я займусь…

Дварф грязно выругался. Непрошибаемое спокойствие друида доводило его до белого каления.

Иефа несла отцу обед. У нее тряслись коленки и ныла спина в предчувствии колотушек. Отец был пьян уже четвертый день.

– Иефа! Дрянь остроухая! Долго я буду ждать свой суп?!

– Я иду, папа.

– «Я иду, папа»! Не смей называть меня так! Ты, ничтожество, маленькая злобная гадина! Ты испортила мне жизнь! Шныряешь по моему дому, отпугиваешь клиентов, ешь мой хлеб, палишь мои свечи!.. Думаешь, я не знаю, что у тебя на уме?! Я все знаю! Ну, говори – ненавидишь меня, да?!

– Нет, папа.

– Лживая полукровка! Я знаю, ты ненавидишь меня, ты хочешь, чтобы я умер! Так или нет?!

– Нет, папа.

– Не смей мне врать! Не смей! Ты такая же, как твоя мамаша! Подлая, двуличная, гнусная! Я вижу тебя насквозь! Может, ты еще скажешь, что любишь меня?!

– Да, папа.

– Ну, скажи, скажи! Покажи, как ты умеешь врать!

– Я не вру. Я тебя люблю, папа.

Пощечина была звонкой, почти такой же звонкой, как новая лютня, которую Иефа разбила четыре дня назад.

– Я не слышу, что ты там бормочешь!

– Я тебя люблю, папа.

Еще один удар, хлесткий, злой. Голова откидывается назад, в шее что-то противно хрустит. Миска с супом падает на пол и разбивается.

– Громче!

– Я тебя люблю, папа!

– Лживая тварь! Ты ведь лжешь мне!

– Нет!

– Лжешь, лжешь, лжешь!!!

Конечно, она лгала. Невозможно было смотреть в мутные, с частыми красными прожилками глаза, чувствовать запах плохих зубов и перегара, видеть обрюзгшее, багровое от пьяной истерики лицо, слышать осипший, спитой голос и любить это существо, как положено любить отца.

– Ты поможешь мне? Правда ведь, поможешь? Эх, пичужка…

Пламя костра сполохами отражалось в синих глазах, металось, словно хотело выбраться за нерушимую ограду век. Иефа попыталась взмахнуть крыльями и вскрикнула от боли.

– Каждая жизнь ценна сама по себе… Чья-то больше, чья-то меньше. Твоя стоит очень мало. Я спросил, поможешь ли ты мне. Глупо, правда? Ты не можешь ответить. Это справедливо, хотя бы потому, что твой ответ ничего не значит, ни на что не влияет, ничего не изменит. Здесь решаю я.

– Не надо, Себ.

У него было сердитое и какое-то виноватое лицо. Иефа отвернулась, стараясь не встречаться с ним взглядом, и подумала, что уже привыкла к новому облику Ааронна, привыкла настолько, что почти не замечает его. Крылья… Подумаешь, крылья. А сама?

– Иефа, я недосчитался половины трав. Как часто ты запускала руки в мою сумку, пока меня не было?

– Так часто, как мне нужно было.