В это время к дому новобрачных приблизился верхом на буйволе староста деревни, с которым мы охотились на тигра. Он вез что-то перекинутое через спину буйвола. Увидев за­столье, он стал кричать:

— Тигр! Тигр!

Веселившиеся и шутившие люди притихли. Я был в рас­терянности. Откуда в полдень мог появиться хищник? Но, присмотревшись получше к подъезжавшему, я понял, что поперек буйвола перекинут мертвый тигр.

— Этого людоеда отравил миссионер Заука, — пустился в объяснения староста. — Не бойтесь, тигр мертв. Мы его на­шли в поле.

Староста соскочил с буйвола. Мужчины стащили с буй­вола и положили на землю громадного зверя. Гости стояли потрясенные, боясь шевельнуться. Отец невесты принес мне на глиняной тарелке горсть рупий, орехи, фрукты. Его приме­ру последовали другие, делая все новые подношения.

— Что все это значит? — спросил я у стоявшего рядом Фасати.

— Так они чествуют того, кто убьет тигра-людоеда, — пояснил миссионер. — Такому человеку поклоняются как богу. И свадьба, и успешная охота на тигров — это наша двойная удача.

Когда мы вернулись в миссию, Фасати показал мне сверкающий камешек.

— Топаз! Самый дорогой камень из тех, которые мне доводилось получить.

— Откуда?.. — удивился я.

— За то, что я связал молодых, — усмехнулся он и сжал в руке драгоценный камень.

Весть о двух убитых тиграх быстро распространи­лась. К дому нашей миссии стали стекаться люди, прося показать им шкуры хищников. Я вынес шкуры во двор и повесил на стене дома миссии. Более смелые подходили, чтобы пощупать шкуры, убедиться, что они настоящие. Кое-кто, воздев руки к небу, читал молитвы. Меня благодарили за избавление от страха перед хищниками.

В миссию пришел брахман из храма Шивы. Он низко поклонился и стал нам разъяснять, что индуистская религия самая благородная и самая святая. Исповедующие ее весьма явственно ощущают божество в каждом растении, в каждом животном, в каждом из людей. Индуист не позволит себе даже травинку примять или сорвать без нужды цветок, ибо их вера — это гимн богам.

Мы понимали, что брахман пришел вовсе не для того, чтобы расхваливать свою религию. Его речь была лишь вступ­лением, а потому я спросил:

— Чем можем быть полезны?

Брахман осуждающе посмотрел на меня, затем на Фасати и, сосредоточенно помолчав, сказал:

— Я пришел пригласить вас на праздник упанаяны [29] сына маханта храма Шивы Ахтара Магджуры. Милости просим.

— Спасибо за приглашение. Мы обязательно придем, — ответил Фасати и низко поклонился, показывая тем самым, что разговор окончен.

Когда брахман с поклоном удалился, Фасати сказал мне:

— Сколько я здесь миссионерствую, ни разу не удостоил­ся приглашения к ним на праздник. Наоборот, меня всячески избегали. А сейчас вот приглашают участвовать в упанаяне! Вот что значит прикончить тигра!

— Спасибо за похвалу, но я ее не заслужил, — поблагода­рил я миссионера. — Давай лучше подумаем, что мы понесем в подарок сыну маханта.

— Тут и раздумывать нечего, — отмахнулся Фасати, — по­дарим ему амбру. Брахманы очень любят благовония, к тому же это будет и символично. Вручим ее юному брахману, ко­торому только что предоставлены права священнослужителя.

— А может быть, что-нибудь пооригинальнее? — предло­жил я.

— А именно? — поинтересовался Фасати.

— Может, подарим ему шкуру тигра?

— Тигра? Стоит ли? Индуизм запрещает убивать зверей.

— Но ведь если мы подарим сыну маханта шкуру тигра, то, значит, к нему перейдет часть божественной силы, кото­рой, как считают индусы, обладает тигр.

— А что? Неплохо придумано, — обрадовался Фасати. — Интересно, как они оценят подарок?

Мы отдали скорняку-мусульманину шкуру на выделку. В день праздника мы отправились в храм Шивы. У его дверей, украшенных гирляндами цветов, нас встретил сам махант Ахтар Магджура. Он приветствовал нас, прижав ла­дони ко лбу и низко поклонившись.

Махант провел нас на середину храма, где стояла большая бронзовая статуя коровы. У ее ног лежали круглые циновки, на которые он пригласил нас присесть, а сам ушел. Мы стали разглядывать храм. Наше внимание привлекла стоящая у дальней стены громадная бронзовая скульптура Шивы. Шива грациозно развел свои четыре руки, а сам словно оцепе­нел в танце. На его лбу, на месте третьего глаза, сверкал дра­гоценный камень. Талию обвивали три змеи, из раскрытых пастей которых высовывались раздвоенные языки.