больше расходились. Но вот что странно, если я решаю, позволять ли ШИКИ управлять

нашим телом, то почему мои воспоминания об этом столь неясны и обрывочны?

Наверное, я просто не понимала до сих пор, что безумна. Так же, как и остальные

наследники линии крови Рёги. ШИКИ сказал бы с усмешкой: «Если ты думаешь, что ты

сумасшедший, то ты не можешь им быть». Для безумца все окружающие выглядят

ненормальными, себя же он таковым не считает. До поры это меня миновало – я

осознавала свою ненормальность и мирилась с ней. Но в чем же тогда дело? Может быть в

том, что я, достигнув шестнадцати лет, наконец, необыкновенно резко и болезненно

ощутила границу между собой и обычными людьми? Границу, которую мне не дано

пересечь? Но кто же в этом виноват?!

– Прошу прощения, одзё-сама.

20

За деликатным стуком с той стороны двери последовал осторожный голос

Акитаки.

– В чем дело?

Хотя уже было время спать, я разрешила войти. Приоткрыв дверь, Аиктака

согнулся в формальном поклоне по ту сторону порога, не ступая в комнату.

– Снаружи кто-то следит за усадьбой.

– Отец же говорил, что отослал полицейских прочь.

Акитака кивнул:

– С прошлой ночи на земле Рёги не было ноги полицейских. Полагаю, что это кто-

то иной.

– Меня это не касается, поступай, как знаешь.

– Полагаю, наблюдателем может оказаться ваш школьный друг.

Услышав это, я вскочила с постели. Выглянув через створку сёдзи1, направленную

в сторону ворот, я рассмотрела среди голых бамбуковых стволов скорчившуюся фигуру

человека. Мог бы спрятаться и получше, черт бы его побрал!

– Я отошлю его прочь, если прикажете, одзё-сама.

– Пусть делает, что хочет.

Стукнув в раздражении створкой сёдзи, я подбежала к кровати и нырнула под

одеяло. Вежливо пожелав мне спокойной ночи, Акитака удалился. Но даже в темноте сон

бежал от меня. Поворочавшись, я снова встала и выглянула наружу. Микия, одетый в

коричневую куртку, дрожал под холодным дождем, но, не отрываясь, следил за воротами

усадьбы. У его ног курилась паром кружка кофе – он даже прихватил термос.

Сообразительный парень.

Приходилось признать, что застрявшая в моей памяти картинка, в которой Микия

появился на месте убийства, не была сном. И если он действительно видел меня тогда, то

теперь он следит за мной. Не знаю, что именно ему нужно, но, скорее всего, он пытается

понять, кто настоящий убийца. Я в раздражении прикусила зубами кончик ногтя.

На следующий день, в школе, Микия вел себя совершенно так же, как обычно.

– Шики, не хочешь вместе со мной перекусить?

Словно не сомневаясь в том, что я соглашусь, он повернулся и направился к

лестнице на крышу. Действительно, почему, я всегда принимаю его приглашения?

Чувствуя себя кем-то вроде дрессированной собаки, которую поманили куском колбаски, я все же двинулась за ним. Желание отказаться уступило место вялому любопытству. Что

он скажет о прошлой ночи? Начнет допрашивать меня?

Но Микия вел себя естественно, как всегда.

– Большущий у тебя дом. Я бы заважничал, если бы моих гостей встречал слуга.

Мне не понравилось слово «слуга» – он не имел права так говорить.

– Акитака – секретарь моего отца. И мы зовем их смотрителями, а не слугами, Кокуто-кун.

– Так он еще и не один? Все понятно. А уж как их называть – это казуистика.

Мы впервые заговорили с ним о моем родовом доме. Зная его характер, я не

удивилась бы, если он и не подозревал о том, что его заметили зоркие глаза со стороны

усадьбы, когда он прятался в бамбуке и наблюдал. Но все равно это выглядело странно: если он той ночью видел меня, забрызганную кровью, как же может шутить так, словно

ничего не произошло? Не желая вилять, я заговорила первая:

– Кокуто-кун, в ночь на третье февраля…

– Не надо об этом.

Он поднял руку, остановив меня.

– Кокуто?..

1 Сёдзи – решетчатая сдвижная дверь из бамбука и бумаги. Используется как внешняя стена или внутри

традиционного японского дома.