Руссель был обокраден и позвал колдуна, который установил, что вором был черный смотритель. Среди прочего он использует в своей практике жука, которого кладет на веко. Если оно начинает дрожать, преступник разоблачен. То есть своеобразный детектор лжи — может, виновник вздрогнет? Это было бы рациональным истолкованием.

Португальцы заставляют косить траву на полевых аэродромах; зато черные не тратят заработанные деньги. Недавно в Конго высадились сто пятьдесят кубинцев для обучения негров партизанской войне; запирание шкафов с оружием и виски: вот темы разговоров. Чувствуешь себя небезопасно.

С Франци и группой рабочих мы поехали к месту корчевания, где негры копали глубокие ямы для кофейных растений и перестойных деревьев. Работу эту приходилось выполнять мотыгой, поскольку ржавая земля — сухая и твердая. Потери значительны, особенно из-за муравьев, колонны которых, как мы видели, в строгом порядке пересекали дорогу, блестяще-черные армии. Сеньор Штауфф дергал посаженные раньше растения; если корень был обглодан, их можно было легко вынуть.

Для меня эта суета имела и свои преимущества, поскольку сулила идеальные условия для субтильной охоты. Уже во время поездки мы видели на красноземе целые ковры бабочек. Потом мы ходили по четырехугольнику, шаг за шагом, с тем наслаждением, какое сообщается лишь посвященному. Жизненная энергия, казалось, пульсировала в кустах и деревьях до самых макушек и пылала в земле. Погода стояла душная, с облаками, сквозь которые время от времени проглядывало солнце.

Вечером в гости приехали Кросигки и Трота. Разговоры о старых восточно-эльбских резиденциях, о вступлении русских (отец Трота умер в Бухенвальде), затем об охотничьих приключениях, которые здесь, в тропиках, превращаются в целые истории.

Один фермер, я полагаю, Кляйст, придерживался принципа никогда не стрелять в стоящую дичь, поскольку был превосходным стрелком. Поэтому он, прежде чем прицелиться, хлопал в ладоши. Однажды, охотясь на красного буйвола, он все-таки только ранил его; известное своим коварством животное описало дугу и зашло к нему сзади. Он метнулся в скальную расщелину. Буйвол попытался его укусить, но из-за рогов не мог до него дотянуться. Зато Кляйст крепко вцепился ему в ноздри. Тем самым его помощник из туземцев получил время подкрасться и уложить зверя.

Опять к позавчерашнему большому четырехугольнику. Мы медленно обходили его, иногда отдыхая, решились также отклониться в сторону. Недавно прорубленная тропа опять стала непроходимой; ее запер кустарник, напоминавший гигантскую бузину. Под подошвами ног ощущается вегетативная сила. К полудню солнце светит почти вертикально; от тени видна только голова.

Во второй половине дня мы снова поехали на кросигкскую fazenda Китила и там переночевали. Старейший председательствовал за ужином большой семьи. После супа вошел молодой слуга и доложил, что между сторожами возникла «дискуссия». Зять, сеньор Тюббен, вышел во двор и вскоре опять возвратился. Он отвесил лишь несколько ударов, а не провел «полную акцию» — на это хозяйка дома: «Иначе мне пришлось бы перевязывать». Уговаривал он мириться добром, а именно тонкой рукояткой трости, яйцевидный набалдашник которой используется, когда возникают трудные ситуации. Интермеццо напомнило мне нашу поездку в Восточную Азию. Там тоже вызывался «первый», если в среде экипажа грозило разразиться волнение.

После этого разговор об общих знакомых, померанских усадьбах, сражении у Скагеррака. Иногда из-за мебели выглядывала дроковая кошка [465] или, как тень, проскальзывала из одного укрытия в другое. Я нашел подтверждение описанию Брема, согласно которому это животное состояло, казалось, из одних сочленений. Оно очень пугливо и позволяет брать себя только одной из внучек. Дети бледны; надолго малярии избежать невозможно. Первый супруг фрау Тюббен, господин фон Тидеманн, много лет тому назад умер здесь от анемии, потому что, как думают, он слишком много или слишком долго принимал резохин. Мы каждую среду глотаем наши пилюли и правильно делаем. Когда я вечером сидел над своими записями, вокруг лампы летали москиты. Кроме того, необходима домашняя обувь, ибо бурые многоножки, заползающие через прихожую, могут оказаться ядовитыми.

После того как в первой половине для я осмотрел выращиваемые для Boehringer лекарственные растения и с сеньором Тюббеном навестил одного древнего пастуха, мы выехали к Маннхардтам на их fazenda Рио Бунго.

Иоханнес Маннхардт, 1880 года рождения, патент от 1898 года, артиллерист во время войны с гереро, был ранен в 1904 году, а в 1914 попал в плен к англичанам. Отпущенный под честное слово, он посвятил себя своей ферме. Потеряв ее, он в 1919 году вернулся в Германию, однако больше не мог там прижиться. «У меня, собственно, было намерение отправиться в Восточную Африку, но оказалось, что англичане присвоили себе не только страну как таковую, но также частные владения и, как почти все другие колониальные державы, не разрешили нам въехать». Единственным исключением оказались португальцы, и тогда, продав мебель и одолжив немного денег, Маннхардт с семьей отправился в Анголу. Он стал выращивать кофейную культуру в Либоло; первые растения он пешком отнес наверх в рюкзаке. Успех, пришедший через много лет, был по достоинству оценен и португальцами. Друзья и родственники двинулись вслед, так что с годами на плоскогорье расселился широко разветвленный клан.

Я смог передать ему приветы от брата по ордену Кирххайма. Оба были товарищами по войне с гереро и с тех пор больше не виделись. Тогда Кирххайм имел редкую, даже уникальную команду: он командовал в Калахари взводом верховых верблюдов, где разведчиками были бушмены. Pour Ie Merite [466] в октябре 1918 года, Рыцарский крест — уже генералу — во Второй мировой войне после Эль-Аламейна.

Время до еды и часть второй половины дня мы провели в оживленной беседе. Это было неудивительно, поскольку очевидцев, осознанно переживших начало века, и притом в необыччных условиях службы, встретишь нечасто. Разумеется, вплетаются нити времени. Например, как приятная прибавка все еще начисляется пенсия. Когда я задумываюсь о том, что нынче она платится уже при четвертом режиме, через войны, революции и инфляции, то должен признать, что бюрократия, кошмар которой никто не передал лучше Кафки, имеет и свои светлые стороны.