Барбара шла прямо на него, но он не уступил ей дорогу. Тогда она, поведя тростью, словно отодвигая его с дороги, надменно произнесла:

– Позвольте мне пройти, сэр.

Глядя ей в глаза, он ответил:

– Увы, я не могу сойти с места, я прирос к земле от восхищения и обожания.

На последнем слове он понизил голос.

Чуть помедлив, Барбара тихо спросила, не сводя с него глаз:

– Кто вы?

Рудольф не поклонился ей, как того требовал этикет.

– Человек, который впервые в жизни увидел, как разверзлись небеса. До встречи с вами я даже не подозревал, что на земле существует такая красота, – ответил он.

Она тихонько рассмеялась.

– Я спешу.

– Это не важно, – отозвался Рудольф. – Безумно важно совсем другое.

Как зачарованная, она спросила:

– Что же?

Он ответил ей тихо, и никто, кроме них, не слышал, что именно. Однако дальше они пошли вместе и сели в карету у галереи. Это было началом их знакомства, и Рудольф чувствовал, что каждым его жестом, каждым словом руководит судьба.

Судьба вела его и сейчас. Рудольф ясно представлял каждое свое действие, которое должен предпринять, словно являлся простой пешкой во всемогущих руках судьбы.

Стоящий рядом с ним архиепископ Кентерберийский вытащил из маленького кармана часы.

– Шесть пятнадцать, – с раздражением произнес он. – Спрашивается, почему нас не зовут к столу?

Как бы в ответ на этот вопрос двойные двери в конце длинной гостиной распахнулись, но вместо дворецкого, к изумлению гостей, на пороге появился сэр Филипп Гейдж, с красным лицом, преисполненным чувством собственного достоинства. За его спиной стояли солдаты.

Леди Дарлингтон, увлеченная разговором с леди Гейдж, сначала не заметила солдат. Увидев сэра Филиппа, она двинулась ему навстречу, улыбаясь и протягивая руку.

– Наконец-то, сэр Филипп, – воскликнула она. – Мы уже начали волноваться, что вы не придете.

Она уже была возле судьи, когда увидела солдат, стоящих у него за спиной. Графиня с изумлением посмотрела на них, потом на сэра Филиппа, выглядевшего агрессивно.

– К сожалению, – начал он громким властным голосом, – я пришел скорее выполнить свой долг, чем быть вашим гостем, как намеревался.

– Что вы имеете в виду? – быстро спросила леди Дарлингтон.

– Это печальный долг, – ответил сэр Филипп. – Я должен арестовать вашу племянницу, леди Пэнси Вайн, и немедленно доставить ее в тюрьму.

– Арестовать Пэнси?! – поразилась леди Дарлингтон. – Никогда в жизни не слышала подобной чепухи. Боже мой, в чем же провинилась Пэнси, чтобы ее арестовывать?

Сэр Филипп глубоко вздохнул и громко сказал:

– Именем закона я обвиняю ее в убийстве мужа, мистера Кристиана Драйсдейла!…

Сложив на коленях руки, Пэнси сидела и смотрела на адвоката. С серьезным видом она выслушала его вопросы, ответы он записывал длинным гусиным пером, со скрипом водя им по бумаге.

– Я прошу вас дать самое подробное описание разбойника, который, как вы говорите, остановил карету примерно через полчаса после того, как вы и ваш муж, обвенчавшись, вышли из церкви, – произнес адвокат Добсон скрипучим голосом.

Это был тощий мужчина лет пятидесяти с болезненным цветом лица, выглядевший так, будто никогда в жизни хорошо не ел. Спина его сгорбилась от бесконечного сидения над бумагами и документами. Он имел репутацию самого проницательного адвоката в Лондоне, и леди Дарлингтон навела о нем подробнейшие справки, прежде чем наняла защищать племянницу.

Мистер Добсон перевернул страницу, исписанную изящным почерком, и, не услышав ответа, посмотрел на Пэнси из-под насупленных бровей.

– Опишите его, миледи, – повторил он.

Пэнси молчала. Она решила, что ничто на свете не заставит ее дать подробное описание Люция, иначе его обвинят еще в одном преступлении. Она гадала, что сказал человек, который донес на нее. Слышал ли он, что Кристиан Драйсдейл, выйдя из кареты, назвал Люция по прозвищу?

Мистер Добсон откашлялся, словно молчание девушки раздражало его:

– Надеюсь, ваша светлость понимает исключительную важность того, чтобы вина за преступление была возложена на человека, который его совершил. Вы рассказали мне, что разбойник заставил вашего мужа выйти из кареты и сразиться с ним на дуэли. Конечно, я не прошу вашу светлость дать мне слово, что все происходило действительно так, однако подобная история не будет звучать убедительно для судьи и присяжных.

– Но это правда, – сказала Пэнси.

– Говорят, иногда правда звучит куда более странно, чем вымысел, – ответил адвокат, и на мгновение на его худом, почти бескровном лице появилась слабая улыбка. – Разумеется, мы должны говорить правду, хотя в то же время мы должны стремиться, чтобы она звучала правдоподобно.