– Но… но это невероятно, – пробормотал мистер Добсон.

– Это незаконно? Мне не разрешат вести собственное дело?

– Нет, все законно, и вы можете так поступить, если хотите, но… это сумасшествие.

– Значит, вы считаете, что я сошла с ума? – мило улыбнувшись, спросила Пэнси. – Уверяю вас, это лучший выход. Я не могу ответить на ваши вопросы, не могу последовать вашему совету, наконец, я бы не хотела, чтобы вы вели дело, не веря в благоприятный исход.

Мистер Добсон с шумом захлопнул папку:

– Леди Пэнси, я весьма сожалею о вашем решении и в то же время чувствую, что, по-видимому, вы правы. Если вы не дадите мне нужные сведения, если не поможете подготовить краткое изложение дела для вашей защиты, будет лучше, если вы выступите сами. Вы очаровательная молодая женщина, не сочтите меня дерзким. Есть шанс, что ваша красота окажет на присяжных такое действие, какого не в состоянии оказать самые хитроумные законные доводы. Я могу только пожелать вам удачи и пообещать, что, если я вам понадоблюсь или вы измените решение до того, как дело попадет в суд, я к вашим услугам.

– Спасибо, мистер Добсон!

Пэнси протянула ему руку и, услышав, как за ним закрылась дверь, с облегчением вздохнула. Совсем не просто далось ей это решение, но она была убеждена, что поступила правильно, и теперь при мысли, что адвокат не будет больше мучить ее вопросами, почувствовала облегчение, у нее словно гора с плеч свалилась.

Ей было очень трудно говорить уклончиво, видеть, как на каждом шагу ее подстерегают ловушки. Итак, она встретится с присяжными один на один, и на мгновение ей показалось, что это лучше, чем объясняться с собственным адвокатом.

Пэнси, не переставая, ходила по комнате. Что может быть ужаснее ожидания! Если бы только суд мог начаться сейчас, худшее бы осталось позади. Невыносимы были и сама тюрьма, и неизвестность. Если обвинение выиграет, она знала, какая страшная участь ее ждет. Пэнси закрыла лицо руками. «Я не храбрая, я трусиха», – горевала она, а потом вспомнила, что Ричард умер с улыбкой на устах, молясь за короля. Она была не такая храбрая, как он, и все-таки сознавала, что, скорее, боится не смерти, а собственного страха.

Пэнси подумала: не такие ли чувства испытывал Ричард перед судом, как она сейчас? Ему не пришлось долго ждать. Как выяснилось позже, его схватили в таверне на окраине Лондона, где он скрывался, и после двух дней пребывания в тюрьме привели к эшафоту на Чэринг-Кросс. Иногда в ночной тишине Пэнси казалось, что Ричард где-то рядом. Она шепотом звала его по имени, стараясь вызвать из небытия родную душу. «Что лежит за порогом смерти?» – спрашивала она себя, как и многие до нее. Полное исчезновение, или существует другая, загробная жизнь, более интересная и прекрасная, чем здесь, на земле? Пэнси молилась до тех пор, пока слова не теряли смысл и она не превращалась в некое существо, жаждущее получить от Господа мудрость и понимание. Всю жизнь она читала молитвы, ходила в церковь и молилась Создателю. Но только сейчас поняла, как мало для нее значило слово «молитва».

Теперь, когда все ее существо умоляло Господа дать ей покой, она знала, что молитва не просто повторение слов, а самое трудное действо в мире. Пэнси молилась и молилась, но никакого ответа не получала, и временами ей казалось, что забыта и Господом, и всем миром.

И сейчас, расхаживая по комнате, внезапно почувствовала удовлетворение от того, что нашла в себе силы отказаться от адвоката. Разумеется, ни он, ни тетушка, ни кто-либо другой не поймут ее. «Не такая уж я трусиха», – подумала Пэнси и твердо решила: какие бы испытания ни выпали на ее долю, у нее хватит мужества все вынести.

Нельзя сказать, что она открыла для себя Господа, но неожиданно на нее снизошел покой, избавивший от страданий последних недель быстрее, чем если бы ее посетила тысяча ангелов с сияющими нимбами. Пэнси знала главное: жизнь в ней не умерла, она не одна и не забыта. Ее глаза излучали какой-то новый свет.

Однажды дверь открылась и надзирательница ввела леди Дарлингтон. Они нежно расцеловались и сели рядышком на диванчик, держа друг друга за руки. Леди Дарлингтон распорядилась доставить в тюрьму мебель, ковры, постельное белье и другие вещи, и хотя комната преобразилась, для Пэнси и тетушки она оставалась камерой, где Пэнси насильно держали под замком.

– Как ты чувствуешь себя, дорогая? – спросила леди Дарлингтон.

– Неплохо, тетя Энн, – ответила Пэнси. – Но вы совсем себя не бережете. Выглядите усталой, похудевшей, платье стало свободнее, чем когда я вас видела в нем последний раз.

Графиня и вправду очень страдала от унижения, которое ей принес арест Пэнси. Леди Кастлмэн могла быть довольной: день ото дня графиня выглядела все более старой, поблекшей, морщинистой, под глазами увеличивались темные круги от беспокойства и бессонных ночей. Пэнси едва сдерживала слезы – тетушку так жестоко и несправедливо наказали за то, что не имело к ней никакого отношения. Но леди Дарлингтон любила племянницу, и за годы, прожитые вместе, они очень сблизились, ее невозможно было уберечь от страданий и мести леди Кастлмэн, отнимавших у старой графини здоровье и силы.