Шрифт:
4
Утро следующего дня началось с массированного артналета. Немецкая гаубичная батарея выпустила по позициям нашего полка три сотни снарядов – по полста на орудие.
Затем после небольшого перерыва обстрел возобновился – такой же, как и вчера: редкий и бессистемный…
Через некоторое время немцы перенесли огонь правее, на позиции Сибирского гренадерского, и я отправился на наблюдательный пункт, по дороге осматривая наши позиции.
До нас долетели только отдельные снаряды и, к счастью, все мимо.
А вот первая линия обороны заметно пострадала. Это было отчетливо видно в бинокль. Все три ряда траншей получили повреждения, а в одном месте я разглядел развороченную землянку – расщепленные бревна торчали вокруг воронки наподобие тернового венца.
Значит, без потерь не обошлось.
И точно, через некоторое время из хода сообщения вынырнули санитары с носилками, а вслед за ними появилась группа кое-как перевязанных раненых. Поддерживая друг друга, со стенаниями и матюками люди шли в тыл.
Вот и первые потери.
Я перевел бинокль на поле перед передовой позицией.
Никого…
А вот дальше уже отчетливо различался бруствер немецких траншей первой линии.
Вот черти! За ночь отстроились!
И что теперь?
Честно говоря, я был в растерянности! То есть предсказать возможное поведение немцев не получалось – не хватало информации.
Во всех читанных мною мемуарах о Восточном фронте времен Первой мировой есть три типа воспоминаний: «враг упорно обороняется», «враг бежит» и «враг наступает, а мы бежим».
В данном случае ни один из сценариев для нашей ситуации явно не подходил.
– Доброе утро, барон! – поздоровался заглянувший на НП Казимирский. – Что вы с таким интересом рассматриваете?
– Противника, Казимир Казимирович!
– О! Наконец-то германцы соизволили появиться нам на глаза! – Ротный достал из чехла свой бинокль и принялся осматривать вражеские позиции. – До первой траншеи где-то полторы версты будет. Значит, сегодня не полезут!
– Почему?
– А потому что немец по голому полю за полторы версты в атаку не пойдет. Если сильно приспичит, то за версту – может быть. А если они не торопятся, то атаки следует ожидать не ранее, чем их траншеи приблизятся на полверсты. Не дураки же они, в конце-то концов? Так что я думаю, что сегодня нам точно ничто не грозит, кроме артиллерийского обстрела. А вот завтра… Завтра они, может быть, и рискнут.
– А если не рискнут?
– Значит, их первая атака придется как раз в наш черед сидения на передовой!
– Замечательно… – буркнул я.
– Будьте оптимистом, барон. То ли еще будет! Говорят, что оптимистам легче живется!
– Это потому, что пессимисты обеспечивают им безопасное существование! [86]
– Весьма остроумно! Надо запомнить! – похвалил меня Казимирский. – Блесну при случае! Спасибо!
– На здоровье, Казимир Казимирович!
86
Кристофер Сташефф. «Чародей поневоле».
– Кстати о здоровье! Я как раз собирался посетить наш лазарет! Так что имейте в виду – я вас покидаю до обеда.
– Учту!
5
После обеда ротный не появился.
Зато появились артиллерийские офицеры в сопровождении телефонистов и посыльных. Сначала они паслись на нашем наблюдательном пункте, а потом всей компанией ушли в первую линию.
Я же вернулся в свой блиндаж и занялся приведением в порядок ротного гроссбуха – дебет с кредитом по огнеприпасам требовал правки.
Обстрелы различной степени интенсивности беспокоили нас весь день.
Ближе к вечеру наступила блаженная тишина. Опять слышны обычные мирные звуки. Где-то чирикнула птица. Ветер шумит в кронах деревьев. Радуясь приближающемуся закату, застрекотали цикады.
Через нашу позицию потянулся куцый людской ручеек: саперы, навьюченные шанцевым и плотницким инструментом, досками и прочим материалом, начинают готовиться к ночной работе. Это гренадеры по ночам спят, за исключением тех, кто на посту, а для саперов ночь – самая горячая пора.
За нашими спинами, в низине за третьей траншеей, сложены бревна, колья, пустые мешки, собранные рогатки, обтянутые колючей проволокой, и сама проволока в мотках на деревянных коромыслах.
На наш наблюдательный пункт заявился старший унтер-офицер Матюшкин – командир саперного взвода. Суровый неразговорчивый мужик лет сорока с усталыми глазами.
– Здравия желаю, вашбродь!
– Чего тебе, Матюшкин?
– Дозвольте, вашбродь, осмотреться в биноклю! Надобно глянуть, где минометные дворики строить.