Шрифт:
Я вышел из блиндажа с мыслью – сходить на наблюдательный пункт, дабы оценить причиненный ущерб.
В переходе между траншеями стоял Казимирский с неизменной папиросой в зубах, зачем-то вглядываясь в небо.
– Ну что, барон, кончилось наше мирное житье? – полувопросительно-полуутвердительно изрек он, заметив меня.
– Странно, что этого не произошло раньше, Казимир Казимирович!
– Это означает только то, что они подошли на дальность выстрела: девять верст!
– А также и то, что их наблюдатели находятся в пределах прямой видимости? – развил я мысль.
– Именно так, барон! Или нас внимательно рассмотрели вон с того аэроплана, что кружится в небе уже полчаса. – Ротный указал кончиком папиросы нужное направление.
Действительно, среди редких облаков назойливой мухой то и дело мелькал вражеский самолет-разведчик.
– Однако я не заметил, чтобы он подавал какие-либо сигналы. Следовательно, ваше предположение ближе к истине. – Щелчком выбросив окурок за бруствер, Казимирский подтянул перчатки и распорядился: – Проверьте расположение роты – нет ли потерь и повреждений. И выставьте наблюдателей на резервный пункт.
– Слушаюсь!
– Идите!
Ни потерь, ни повреждений, слава богу, не было. Осмотрев в бинокль наши передовые позиции, я убедился, что они мало пострадали. Пара случайных попаданий в ходы сообщения и траншеи второй линии. Несколько близких разрывов, вызвавших осыпание стенок, не более.
Выставив пост, я направился на поиски Лиходеева, однако искомый нашел меня сам.
– А я вас сыскиваю, вашбродь! А вы – вот они! – обрадовался Кузьма Акимыч.
– Что случилось?
– Копейкин огнеприпасы доставил, вашбродь! Надобно учесть и в книгу прописать.
– Ну раз надобно, пойдем!
Проходя по траншеям, я стал свидетелем настолько интересного разговора, что даже приостановился послушать.
– Вот я страху-то натерпелся! – восклицал рябой носатый солдатик из последнего пополнения. – Воет, воет-то как! Аки зверь антихристов! А потом грохнет – аж земля трясется. Душа в пятки ушла…
– Ну это какой страх! – перебивает новобранца круглолицый младший унтер-офицер Самсонов – командир отделения и георгиевский кавалер. – От такого страху, брат, не сдохнешь. – Унтер извлек на свет божий трубку и кисет с табаком. – В передних окопах – вот где страх! Под самую шкуру залезает!
– Это как же так?
– Да вот так! Вот вспомню свою первую атаку под Ченстоховом в пятнадцатом годе – до сих пор оторопь берет! – Самсонов раскурил трубку и, пуская густые и ароматные клубы дыма, продолжил: – Вылез я, стало быть, из окопа. Бяда! Снаряды кругом взрываются. Гремит все, грохочет. За дымом неба не видать, да округ стон стоит. Хочу идти – ноги не подниму, ровно кто за пятки хватает. Ни в праву, ни в леву сторону не гляжу – боюсь!
– Так уж и боисся? – встрял в разговор кто-то из старослужащих гренадер.
– Не то слово! Припал страх смертный, загреб за самое сердце, и нет того страху жутче. Ровно тебе за шкуру снегу холодного насыпали! Зубы стучат, и кровь в жилах не льется: застыла вся. Взял я карабин, а он тяжелый показался, как цельный пуд.
– И чего?
– Его благородие орет «В атаку!», наганом машет. Смотрю округ – люди поднялись да вперед пошли. Ну и я страх свой зажал, словно в кулак какой, и тож – поднялся. Все «eра!» кричат, и я, стало быть, тоже крикнуть хочу… Ан не выходит! Завыл, захрипел по-зверьи да и на германца пошел!
– Со мной, почитай, так же было, – подтвердил гренадер. – Взял я винтовку на прицел, а курка спустить и не знаю как… Так и не смог, ровно обеспамятел…
– Вы не тушуйтесь, вы на ус мотайте! – окликнул новичков Самсонов. – Такая наука тут завсегда полезна!
Когда мы немного отошли от разговаривавших солдат, я сказал Кузьме Акимычу:
– А Самсонов-то – мужик дельный!
– Так-то оно так, вашбродь! Да только – соцьялист он… Ненужные разговоры да не к месту иногда заводит.
– Воюет-то как?
– Воюет справно…
– Не подведет?
– Не подведет, вашбродь!
– Ну, значит, пускай пока разговоры разговаривает, а там посмотрим…
– Да уж как не посмотреть-то!
– Не ворчи, Лиходеев! Пойдем-ка лучше огнеприпасы учитывать! И расскажи, что там наш Филька на ужин задумал?
И пошли мы заниматься военной бухгалтерией под аккомпанемент раздающейся из соседней траншеи солдатской песни – немного задорной и одновременно грустной:
Ты прощай, моя сторонка, И зазнобушка, и жонка. Обнялися горячо – и ружьишко на плечо. Уж как нам такое счастье – Служим в гренадерской части. Будь хучь ночью, будь хучь днем – По болоту пешки прем… [85]85
Солдатская песня времен Первой мировой войны. Народный фольклор.