Шрифт:
– Буквально вчера получил письмо от отца – он очень за меня беспокоится. А тут такая оказия подвернулась…
Отец Генриха – профессор политэкономии в Александровском коммерческом училище, что на Старой Басманной – был единственным близким человеком для моего друга. Мать Генриха умерла от удара [81] , когда ему было четырнадцать, а другой родни, кроме полумифических троюродных кузин, у Литусов не было.
– Извини, я, верно, не вовремя…
– Чепуха! Я уже заканчиваю! Обожди немного, и мы вместе пойдем в собрание.
81
То есть от инсульта.
– Ладно, Геня, я никуда не тороплюсь. Так что можешь немного поупражняться в эпистолярном жанре.
– Доброе утро, барон! – Из блиндажа вынырнул штабс-капитан Ильин в свежем кителе, начищенных до блеска сапогах, подтянутый и благоухающий «вежеталем» [82] .
– Доброе утро, Дмитрий Владимирович! – поздоровался я по имени-отчеству, так как после памятного «вечера песен» в Штрасбурге мы, выпив на брудершафт, перешли на новый уровень общения.
– Генрих, я – в штаб! Встретимся за обедом в офицерском собрании! Роту оставите на Кузьменко.
82
От фр. vegetal – растительный. Жидкость на спирту с примесью парфюмерных веществ для смачивания волос.
– Слушаюсь, Дмитрий Владимирович!
– Прекрасно! До встречи, барон! – Ильин быстрым шагом углубился в ход сообщения, ведущий в тыл.
– Яков, иди сюда! – окликнул Литус своего ординарца – костлявого, вечно хмурого мужика, который, однако, отличался просто-таки материнской заботой о своем командире.
– Тута я, вашбродь! – Солдат возник откуда-то сбоку, на ходу оправляя гимнастерку.
– Найди мне быстро Кузьменку!
– Слушаюсь… – буркнул Яков. – А как изволите искать? Быстро или шибко быстро?
– Побыстрее!
– Ага… Дык щас будет… – Ординарец быстрым шагом ринулся на поиски фельдфебеля девятой роты – Федота Кузьменко.
– Ну твой Яшка и фрукт! – прокомментировал я исключительный диалог офицера с подчиненным.
– Зато он вдумчивый и ответственный!
– Рад за вас обоих!
– Спасибо, Саша, – иронично отозвался Генрих. – Однако позволь мне закончить письмо.
Следующие несколько минут прошли в молчании – Литус писал, обмакивая перо в походную чернильницу, а я смотрел на небо, мурлыкая под нос: «Какой чудесный день! Какой чудесный пень…»
– Ну вот и все! – Генрих тщательно промокнул исписанный лист и, помахав им в воздухе, аккуратно сложил и убрал в темно-коричневый конверт. Разогрел спичкой сургуч, покапал на конверт и припечатал его печатью девятой роты.
В это время из хода сообщения вынырнул фельдфебель в сопровождении Якова:
– Фельдфебель Кузьменко по вашему приказанию явился! – козырнул главный ротный унтер-офицер – рослый хохол с перебитым носом и нагловатым взглядом прищуренных черных глаз. Правую сторону лба и бровь рассекал прямой шрам, полученный, по словам Генриха, в рукопашной схватке и придававший лицу удивленно-насмешливое выражение.
– Вот что, Кузьменко! – Литус встал из-за стола, поправляя замявшийся китель. – Мы с прапорщиком идем в собрание. Вернемся после обеда. Ты – на хозяйстве.
– Слушаюсь, вашбродь!
2
Перед тем как идти в офицерское собрание, мы с Генрихом посетили лазарет, где готовился к отъезду наш полковой квартирмистр.
Передав письмо и пожелав удачной дороги и скорейшего выздоровления, мы покинули обитель Асклепия, попутно засвидетельствовав свое почтение доктору Нижегородскому. Полковой врач встретил нас как обычно приветливо и посоветовал следить за своим здоровьем, особенно в бою.
Прибыв в собрание незадолго до обеда, мы с Литусом стали свидетелями интереснейшего спора, должно быть, характерного для людей этой эпохи с их восприятием Первой мировой войны.
В полемическом клинче сошлись бывший студент Казанского университета – подпоручик Агеевич из второго батальона и командир нашей артиллерийской батареи капитан Петров-Тарусский, бывший преподаватель философии в университете Московском.
– Войну развязали генералы, – с юношеской горячностью утверждал первый. – Генералы ради наград и почестей, недоступных в мирное время, ищут любой повод к возвышению. Для них война – это игра в солдатики с гарантированным выигрышем. Старые прусские мясники в пикельхаубе [83] заварили эту кашу только для подтверждения своих безумных теорий. И первейший из них – это император Вильгельм Второй, как выражение всей германской сути!
83
От нем. P i c k e l h a u b e – кожаный шлем с острием на макушке, носившийся в XIX и XX вв. германскими вооруженными силами. Символ прусского милитаризма.
– Не могу с вами согласиться, подпоручик, – после недолгого молчания откликнулся Петров-Тарусский. – Нет, Вильгельм воюет по воле народа. А немецкий народ воюет во имя великого государства и во славу Вильгельма. В сознании всей нации ответственность за войну падает на противника – как на препятствие соблюдения интересов народа. Значит, войска калечатся и умирают потому, что этого требует от них народ как нация.
– Так что же? По-вашему, Сергей Викторович, нация в самоутверждающем безумии жаждет самоуничтожения?