Том 1. Стихотворения 1906-1920
вернуться

Цветаева Марина Ивановна
Шрифт:

«Страстно рукоплеща…»

Страстно рукоплеща Лает и воет чернь. Медленно встав с колен Кланяется Кармен. Взором — кого ища? — Тихим сейчас — до дрожи. Безучастны в царской ложе Два плаща. И один — глаза темны — Воротник вздымая стройный: — Какова, Жуан? — Достойна Вашей светлости, Князь Тьмы.

3 июля 1917

«Да будет день! — и тусклый день туманный…»

Да будет день! — и тусклый день туманный Как саван пал над мертвою водой. Взглянув на мир с полуулыбкой странной: — Да будет ночь! — тогда сказал другой. И отвернув задумчивые очи, Он продолжал заоблачный свой путь. Тебя пою, родоначальник ночи, Моим ночам и мне сказавший: будь.

3 или 4 июля 1917

«И призвал тогда Князь света — Князя тьмы…»

И призвал тогда Князь света — Князя тьмы, И держал он Князю тьмы — такую речь: — Оба княжим мы с тобою. День и ночь Поделили поровну с тобой. Так чего ж за нею белым днем Ходишь-бродишь, речь заводишь под окном? Отвечает Князю света — Темный князь: — То не я хожу-брожу, Пресветлый — нет! То сама она в твой белый Божий день По пятам моим гоняет, словно тень. То сама она мне вздоху не дает, Днем и ночью обо мне поет. И сказал тогда Князь света — Князю тьмы: — Ох, великий ты обманщик, Темный князь! Ходит-бродит, речь заводит, песнь поет? Ну, посмотрим, Князь темнейший, чья возьмет? И пошел тогда промеж князьями — спор. О сю пору он не кончен, княжий спор.

4 июля 1917

«Помнишь плащ голубой…»

ВОНÈМЕ [32]

Помнишь плащ голубой, Фонари и лужи? Как играли с тобой Мы в жену и мужа. Мой первый браслет, Мой белый корсет, Твой малиновый жилет, Наш клетчатый плед?! Ты, по воле судьбы, Всё писал сонеты. Я варила бобы Юному поэту. Как над картою вин Мы на пальцы дули, Как в дымящий камин Полетели стулья. Помнишь — шкаф под орех? Холод был отчаянный! Мой страх, твой смех, Гнев домохозяина. Как стучал нам сосед, Флейтою разбужен… Поцелуи — в обед, И стихи — на ужин… Мой первый браслет, Мой белый корсет, Твой малиновый жилет — Наш клетчатый плед…

32

Богема (фр.)

7 июля 1917

«Ну вот и окончена метка…»

Ну вот и окончена метка, — Прощай, мой веселый поэт! Тебе приглянулась — соседка, А мне приглянулся — сосед. Забита свинцовою крышкой Любовь — и свободны рабы. А помнишь: под мышкою — книжки, А помнишь: в корзинке — бобы… Пожалуйте все на поминки, Кто помнит, как десять лет Клялись: кружевная косынка И сей апельсинный жилет…

(Не окончено)

7 июля 1917

Юнкерам, убитым в Нижнем

Сабли взмах — И вздохнули трубы тяжко — Провожать Легкий прах. С веткой зелени фуражка — В головах. Глуше, глуше Праздный гул. Отдадим последний долг Тем, кто долгу отдал — душу. Гул — смолк. — Слуша — ай! Нá — кра — ул! Три фуражки. Трубный звон. Рвется сердце. — Как, без шашки? Без погон Офицерских? Поутру — В безымянную дыру? Смолкли трубы. Доброй ночи — Вам, разорванные в клочья — На посту!

17 июля 1917

«И в заточеньи зимних комнат…»

И в заточеньи зимних комнат И сонного Кремля — Я буду помнить, буду помнить Просторные поля. И легкий воздух деревенский, И полдень, и покой, — И дань моей гордыне женской Твоей слезы мужской.

27 июля 1917

«Бороды — цвета кофейной гущи…»

Бóроды — цвета кофейной гущи, В воздухе — гул голубиных стай. Черное око, полное грусти, Пусто, как полдень, кругло, как рай. Все провожает: пеструю юбку, Воз с кукурузой, парус в порту… Трубка и роза, роза и трубка — Попеременно — в маленьком рту. Звякнет — о звонкий кувшин — запястье, Вздрогнет — на звон кувшинá — халат… Стройные снасти — строки о страсти — И надо всеми и всем — Аллах. Что ж, что неласков! что ж, что рассеян! Много их с розой сидит в руке — Там на пороге дымных кофеен, — В синих шальварах, в красном платке.

4 августа 1917

Любви старинные туманы

«Над черным очертаньем мыса…»

Над черным очертаньем мыса — Луна — как рыцарский доспех. На пристани — цилиндр и мех, Хотелось бы: поэт, актриса. Огромное дыханье ветра, Дыханье северных садов, — И горестный, огромный вздох: — Ne laissez pas traîner mes lettres! [33]

33

«Не раскидывайте мои письма!» (фр.)