Оля. А то все равно, хоть всему свету расскажите!

Вдали раздается сторожевой церковный звон.

Ах! Это на погосте!

Залешин. Вот где покой-то, вот где спят-то крепко!

Оля. Послушайте!.. Вот что!.. Вот что я хотела у вас спросить…

Залешин. Спрашивайте.

Оля. Про смерть… как вы думаете, страшно умирать?

Залешин. Умирать-то?.. Хм!.. Я и сам вот на охоте про то же размышлял. Ничего, мне кажется, только бы покороче, поскорей чтобы!

Оля. Как это, живешь и вдруг — куда? Где человек очутится? Вот что страшно-то, что не знаешь!

Залешин. Материя темная для нас, смертных. Обидно то, что кто ушел-то туда, так не возвращается и не сказывает! Да что за разговор мы затеяли? Ведь не сейчас же мы в неизвестность!..

Оля. Нет, я так это. Ударил колокол, пришло в голову… Ах! (Закрывает лицо платком.)

Залешин. Да бог с вами, что это вы? Плакать, что ли? Ну, плачьте, пожалуй, — это лучше. То есть говорят, что будто лучше; а по-моему, что в слезах хорошего? А уж отчаиваться и вовсе не годится… в молодых летах. Мы… ну, мы дело другое. А у вас еще все впереди. Так горе-то как тучка, мимолетом, налетит и пройдет, опять разъяснится. Зачем серьезничать прежде времени!

Оля (вскакивая). Ах, не утешайте, не жалейте меня! Не хочу я!.. Как мне душно, душа рвется.

Залешин. Ну, не надо, не буду.

Оля. Не нужно верить никому, не нужно надеяться; меньше горя будет.

Залешин. То есть оно, пожалуй, с одной стороны…

Оля (подумав). Что мне в голову пришло! Ведь я напрасно плачу, я глупа. Погуляет, да и домой придет. Ведь прежде гулял же он до рассвета. Подожду, так и дождусь.

Залешин. Да, конечно, давно бы так.

Оля (помолчав). Скоро наша свадьба. Он завтра поедет к отцу… Ведь отец согласится?

Залешин. Еще бы!

Оля. Ну, сейчас и свадьба.

Залешин. И чудесно!

Оля. Он хочет новый дом выстроить, окнами на реку… Веселенький домик будет. Я и отца к себе перевезу. Мы будем смеяться, а старик ворчать на нас. Отец меня очень любит; какое он мне хорошенькое платье подарил к Троицыну дню! (Прислушивается.)Чу! Слышите теперь?

Залешин. Теперь слышу, плывет кто-то. (Подходит к берегу.)

Оля. Это они — он с ней!

Залешин. Может быть.

Оля (убегая в кусты). Они, они!

Залешин. Они… да!.. И близко уж!.. (Отходит.)Куда ж она убежала?.. А мне-то тут что делать, какую фигуру из себя изображать? Нет, уж коли стал дураком, так дурачься один на один с собой, про себя; а людей тешить своей глупостью… нет уж, зачем же!

Уходит. Входят Ренева и Рабачев.

Ренева и Рабачев.

Ренева. Ну что, милый Борис Борисыч, довольны ли вы прогулкой?

Рабачев. Да что говорить! Ваш теперь! Возьмите меня себе!

Ренева. Что ж, можно. (Садится на бревно.)

Рабачев. «Можно»! Нет, это не то слово, это не так. Непременно! Я вас не оставлю, теперь мы неразлучны. Я брошусь за вами, куда вам угодно. Я оставлю все, я буду учиться, я буду достоин вас. Я хочу видеть свет.

Ренева. Об этом завтра, милый Борис Борисыч. А теперь подите сядьте подле меня, я хочу поиграть вашими кудрями.

Рабачев. Нет, что за игра! Теперь уж мы неразлучны… говорите, неразлучны?

Ренева. Хорошо, хорошо; но до завтра мы все-таки расстанемся.

Рабачев. Нет. Вы лучше б уж меня не трогали; а то вы разбудили такую силу, от которой уж вам не уйти. Нам уж или жить вместе, или умирать вместе!

Ренева (с испугом). Как умирать? Зачем умирать?

Рабачев. Да так! Если вы не хотите быть моей навсегда, так смерть нас повенчает.

Ренева. Что вы говорите!

Рабачев. Да, схвачу вас сейчас, да вместе в воду!

Ренева (отступая). Вы с ума сошли?

Рабачев. Нет, так; так и будет.

Ренева. Кто-то идет. Вон народ! До завтра, до завтра! Не идите за мной! Вон народ! (Убегает.)