– Характер человека проявляется рано. Мой родитель уже в пятнадцатилетием возрасте был похотливым наследником, но, видимо, продолжал дурачить всех, что он – современный святой, ведущий добродетельный образ жизни в стенах и за пределами святого аббатства.

– Но наверняка это родители вашего отца изгнали вашу матушку.

– Вы можете выдумывать вашу версию, – Мэннинг смотрел на Грейс, и в его потемневших глазах сверкала ярость, – а я выберу собственную.

– А что насчет Ховарда Мэннинга?

– Мою мать прогнали, и после обрушившихся на нее трудностей и невзгод она нашла работу швеи в Лондоне. Через год родился Ховард. Я не знаю, кто отец Ховарда, и никогда не спрашивал. Хотя вы и жили без тревог и забот, леди Шеффилд, но даже вам должны быть известны те отвратительные вещи, которые могут случиться с женщиной, у которой нет защиты.

– Как звали вашу мать? – К горлу Грейс подступила желчь. Да поможет ей Бог, но она догадывалась…

– Мора Мэннинг. Много лет назад мы похоронили ее на кладбище для бедняков и бродяг. Потом я послал Ховарда в Уоллес-Эбби с красивым кольцом с печаткой, которое ей когда-то подарил мой отец. Мать отказывалась продавать знак любви. У отца все-таки осталась капля совести, по крайней мере, для того, чтобы взять моего брата на работу, пока я был в подмастерьях на платной конюшне здесь, в Лондоне. Но я не жалуюсь, имейте в виду. Мне кажется, я довольно хорошо обеспечил себя, как вы считаете?

– Я сожалею, что вы и ваша семья пострадали. – Грейс изо всех сил боролась, чтобы не чувствовать жалости к человеку, который был перед ней. – Но я буду надеяться, ваше нынешнее положение поможет вам забыть прошлое.

– А вам это помогло?

– Что, простите?

– Я помню разорение вашей собственной семьи. Об этом говорил весь Лондон. Я даже купил на аукционе одну из ваших лошадей. Скажите, состояние лорда Шеффилда успокоило вас? Нет, я же вижу, что нет. Знаете, это происходит очень редко, но есть одно спасительное средство, которое имеет свои плюсы. Месть. И, как я впоследствии узнал, даже лучше, когда для того, чтобы отомстить, приходится ждать.

– Да подавитесь вы своей местью! – Гнев Грейс вспыхнул с новой силой. – Ничто не вытравит пятно зла на вашей душе, из-за которого вы столько лет преследовали невинного человека. Майкл не убивал вашего брата из-за денег. Это произошло в порядке самообороны, случайно.

– Случайно? – поднял бровь Мэннинг. – Только не говорите, что он заставил вас раскошелиться на семьдесят пять тысяч фунтов, даже не рассказав, как все произошло. Он завел моего брата в стойло и воткнул ему в живот вилы, чтобы смерть была медленной и мучительной. Потом забрал проигранные деньги и сбежал, как вор-убийца, кем он и был на самом деле. У моего брата хватило времени, чтобы рассказать мне все это перед смертью. А еще, конечно, были свидетели… мои самые преданные работники конюшни.

Грейс вся сжалась от резких, невероятных слов, произнесенных с такой уверенностью, которая сбивала с толку. Вздрогнув, она спрятала руки за спину.

– Вы ошибаетесь, мистер Мэннинг. Я никогда не поверю в то, что вы говорите. Ховард Мэннинг устроил тот пожар в Уоллес-Эбби. У меня остается единственный вопрос: передавал ли он лошадей, ворованных у графа, вам или продавал цыганам? Вы лжец, шантажист и вор, сэр!

– Все в порядке, дорогая моя, – сверкнул глазами Мэннинг, но уже через мгновение вновь смотрел на нее холодным оценивающим взглядом. – Вам, вероятно, лучше жить, веря, как вы и делаете. Иначе было бы глупо рисковать королевским состоянием, если бы вы не верили ему всем сердцем. Вы с ним, два рискующих дурака, должны выпутаться. Умрете вы, конечно, без гроша, как ваши родители. Каждый день в моей жизни я благодарю Всевышнего за практичную ирландскую кровь моей матери.

От внезапной мысли у Грейс едва не застыла кровь в жилах.

– Майкл не знает, что вы – его единокровный брат, да? Вы взяли его в подмастерья и никогда ничего не говорили.

– Дорогая моя, – Мэннинг окинул ее взглядом из-под тяжелых век, – неужели я похож на человека, который объявит сопливого поджигателя своим родственником? Я никогда не поверю Майклу Раньеру… или под какими там еще именами он скрывался. Я был щедр и дал ему такой же старт в жизни, какой был у меня самого. – Его таинственные, проницательные глаза сверлили Грейс. – А вы можете передать ему, что если он когда-нибудь посмеет ступить на мою территорию, я оторву ему голову, без всякого сомнения.

Позже, в тот же вечер, Грейс была признательна за поддержку надежной руки мистера Брауна, когда лакей объявил об их появлении обитателям парадной гостиной вХелстон-Хаусе.

– Эйта, что случилось? – поинтересовалась Грейс, как только исчез лакей.

Вдова печально молчала, по ее лицу струились слезы, а герцог Бофор выглядывал в открытое окно, из-за чего гостиная наполнялась холодным воздухом. Мистер Браун устремился мимо Грейс к Эйте.

– Он… он… – запнулась вдова. – Чарлз, должно быть, неправильно понял, что…

Мистер Браун подошел к герцогу, который был намного крупнее его самого, и ткнул того в грудь.

– Что вы с ней сделали? Я задушу вас шнуром от звонка, если с ее прелестной головки упал хоть один волос! Что, черт возьми, происходит?!

– Ой, Эйта, – Грейс бросила взгляд на позолоченную клетку для птиц с открытой дверцей, – а где дорогая Пипа?

– Она улетела, – простонала Эйта. – Улетела, да еще в такую погоду.

– Произошло небольшое недоразумение! – проревел герцог. – Эйта утверждала, что птичка любит ее и никогда не оставит. Но всем известно, что птицам все безразлично. У них мозги размером с горошину, они по-другому не могут.