Но Сьюзен так хотела, чтобы он пошел на эту вечеринку с ней. Разговор с отцом Сьюзен прошел на удивление гладко. Адриан к нему тщательно готовился. Ему тут как нельзя лучше пригодилось юридическое образование. Он представил мистеру Карловски несколько доводов, сводимых к одному: в Нью-Йорке у Сьюзен перспективы лучше и пусть работа будет напряженной, да и ритм жизни там заметно превосходит даже лондонский, но Сьюзен умница и со всем справится.

К его большому удивлению, мистер Карловски выслушал его не перебивая, потом долго жевал губу и в конце концов согласился. Адриан подумал, что напрасно не пошел в дипломатический корпус. Глядишь – принес бы стране ощутимую пользу…

Счастливая Сьюзен расплакалась от умиления и благодарности, торжественно помирились с отцом – Адриан бы даже сказал, что чересчур торжественно – и взяла с него обещание пойти с ней на богемную вечеринку, куда ее приглашали уже трое человек, но ей так хочется пойти с Эйдом, все равно он самый-самый умный и лучше всех…

Разве сложно раз в две недели оказать услугу хорошему другу?

Ну ладно, два раза в две недели. Две немаленькие услуги.

Но ведь Сьюзен его единственная подруга!

Была. До недавнего времени.

Несмотря на то что ни Анна, ни Сьюзен не были его любовницами, Адриан начал понимать мужчин, которые разрываются между двумя женщинами.

Обе они были его подругами, но Анна… С ней все не так, как со Сьюзен. Сьюзен никем, кроме младшей подруги, быть ему не могла. Он относился к ней, как мог бы относиться к сестре. А то, что Анна стала ему другом, – это словно взамен чего-то другого. Адриан теперь был уверен, что это только этап в их отношениях. Не последний.

На прикроватной тумбе испустил заливистую трель телефон. Адриан поднял трубку:

– Алло?

– Эйд, привет, ты в порядке? – Видимо, Сьюзен обеспокоило отсутствие какого-либо энтузиазма в его голосе.

– Да, конечно.

– А я уже готова, – проворковала Сьюзен. – Заедешь за мной? Только поторопись, пожалуйста, ты же знаешь, я не люблю опаздывать…

– Скоро буду.

Адриан воззрился на свое бледное, словно бы тусклое отражение. Нужно что-то менять. Он научится говорить «нет». Он научится не делать того, чего ему не хочется.

И решаться на то, чего желает, тоже.

А вечеринка была вполне сносной. По крайней мере, так ему показалось вначале. Гораздо лучше, чем «модная тусовка» в лондонской редакции всемирно известного журнала мод, на которую он сопровождал Сьюзен месяца полтора назад. О чем можно говорить с людьми, у которых на уме только лейблы и единственный талант которых состоит в том, что они могут со ста метров отличить туфли «Гуччи» от «Джимми Чу»? Сьюзен тогда, помнится, сказала, что нельзя зацикливаться на своей интеллектуальности и полезно время от времени погрузиться в мир людей, которые мыслят совершенно иными категориями, чем ты, – это расширяет кругозор. Адриан подумал, что если это категории «дизайнерская вещь – подделка», «фи, прошлый сезон – ого, последний писк», ему не только не полезно, а даже вредно, потому как может развиться мизантропия. Но вслух ничего не сказал – побоялся обидеть Сьюзен.

Сьюзен была в минималистском платьице цвета морской волны, которое ей несказанно шло.

Торжество было посвящено открытию выставки одной молодой и подающей большие надежды художницы по стеклу. Проходило оно прямо в авангардном выставочном зале, и Адриану поначалу показалось, что неразумно включать громкую музыку и позволять людям танцевать вокруг стеклянных артефактов большой художественной ценности, но потом он решил, что это лучший подарок лично ему от организаторов – если бы не возможность любоваться настоящими картинами, словно сплавленными из цветного стекла, вазами и тончайшими, выдутыми скульптурами, он бы умер от тоски. А так он бродил по залу, будто одновременно находясь на грани миров: в одном, полутемном, подсвеченном сполохами светомузыки, пахло дорогой парфюмерией и дымом хороших сигарет, толпились люди, с некоторыми из них приходилось здороваться за руку и перекидываться пустыми фразами. В другом, тоже полутемном, как сказочные водяные духи, застывали фигуры и образы из стекла, и на мгновение Адриану показалось, что он сейчас потеряет рассудок из-за этой раздвоенности.

Он остановился возле большой подсвеченной «картины»: между двумя стеклянными пластинами сплетались в прихотливый узор потоки акриловой краски тех цветов, которые бывают на павлиньих перьях – синего, зеленого, фиолетового.

– Нравится?

Адриан вздрогнул от неожиданности. За его плечом стояла невысокая хрупкая женщина с некрасивым, но запоминающимся лицом.

– Да. Очень, – кивнул он. – А вы и есть Мэри Гроув?

– Угадали. – Она протянула ему узкую ладонь.

Адриан представился.

– Как это называется? – Адриан взглядом указал на «стеклянный холст».

Она улыбнулась, как ему показалось, немного печально:

– «Размышления о невозможном».

– Красиво, хотя и странно. Почему так?

– Эти цвета напоминают мне о том, о чем я мечтала и что так и не сбылось.

– Тогда выходит, что это грустная картина.

– Да. Так и есть. Но ведь не всем это дано понять? – Она обвела зал глазами, в которых застыло странное выражение – то ли смех, то ли симпатия. – Многие здесь совершенно об этом не думают.