Намерения всей троицы сходились в одном: догнать и покалечить! Или убить! Причём это было не их решение, такую задачу поставил какой–то командир, скорее всего директор агентства, определивший в Романе угрозу своему делу.

В парке, несмотря на поздний час, ещё прогуливались люди, парами и небольшими компаниями.

Роман присоединился к одной из них, но быстро понял, что преследователей это не остановит, и свернул с центральной в боковую аллею.

Пора, подсказал «Роман–второй», без напряга не уйти. Лучшая защита – нападение.

Однако решение запоздало. Роман не успел настроиться на форсированный альфа–гипноз (надо было сделать это раньше, мелькнула сожалеющая мысль, всё–таки боец из тебя хреновый) и заставить троицу отказаться от своего намерения.

«Гитарист» не стал ждать, когда жертва забредёт в ловушку окончательно, он просто достал пистолет и выстрелил Роману в спину.

Интуиция сработала за мгновение до этого, окунула его в состояние «немысли». Время послушно затормозило свой бег.

Пуля, выпущенная с расстояния в пятнадцать метров, невидимая, но ощущаемая огненной осой, намеревалась ужалить его в левую лопатку, однако в последнюю долю секунды он сумел отклониться, и «оса» лишь обожгла кожу плеча, пробив рукав рубашки.

Бей! – рявкнул внутри «безмысленной» сферы «Роман–второй».

Роман ударил: вогнал в голову стрелка сгусток тьмы, ослепил, дал по морде двум его подельникам. Однако стрелок успел–таки выстрелить ещё раз, и пуля нашла жертву.

Роман почувствовал удар по лодыжке, боль фонтанчиком пробежалась по ноге, вонзилась в голову. Он вскрикнул.

– Я ослеп! – заорал «гитарист», юлой завертелся по аллее. – Где эта падла?!

– Уходим, Мося, – забубнили спутники «гитариста», получившие неожиданные оплеухи. – Щас охрана сбежится! Х… с ним, потом подстрелим.

Послышался топот: троица бросилась наутёк.

Роман присел, вытягивая раненую ногу и оглядывая парк.

Вопреки опасениям бандита охрана парка не спешила мчаться по направлению к месту стрельбы. Не появились и любопытные, наученные горьким опытом и давно оценившие пагубность своего праздного интереса, нередко заканчивающегося летальным исходом. Роман невольно улыбнулся, сквозь боль, вспомнив некогда прочитанные строки поэмы:

Пустынен мир, и нет конца пустыне,

И рай закрыт, и ни души в аду [11] .

Впрочем, он всё–таки находился не в пустыне, а тем более – не в аду. Отсюда можно было добраться до больницы. Хотя, с другой стороны, почему бы не залечить рану? Пуля прошила лодыжку насквозь, проявив незаурядный гуманизм.

Послышался приближающийся топот.

Он напрягся, ожидая возвращения бандитов. Но это были милиционеры с пистолетами в руках, лейтенант и сержант. Увидели сидевшего на бордюре с вытянутой ногой Романа, подбежали.

– Что случилось?! Кто стрелял?!

– Не я, – сказал Роман, мысленным усилием останавливая кровотечение. – В меня.

– Кто?!

– Они не представились.

– Сколько их было?

– Трое. С пистолетом – один.

– Мы вызовем «Скорую».

– Не надо, я доберусь до больницы сам. Рана сквозная, кость не задета.

– Откуда вы знаете?

– Я врач.

Милиционеры переглянулись, спрятали пистолеты.

– Как это было? Почему они стреляли в вас?

– Не знаю, наверное, приняли за другого. Открыли стрельбу, увидели, что не тот, и убежали.

– Сможете их описать?

Роман подумал, одновременно отдавая приказ организму начать ремонт пробитой пулей лодыжки.

– Один был высокий, кучерявый, двое – здоровые амбалы, в джинсовых безрукавках, с наколками на плечах. – Он сочинил историю своей прогулки в парке, когда на него налетели крутые молодцы и, ни слова не говоря, начали стрелять.

– Ни слова? – усомнился молодой лейтенант субтильного телосложения; про таких говорят, что у них не телосложение, а теловычитание.

– Так точно.

– Не спросили, не грабили, сразу выстрелили?

– Я же говорю – обознались. Когда я повернулся, они оторопели и бросились в кусты.

– Ладно, придётся составлять протокол. – Лейтенант достал из нагрудного кармана лист бумаги. – Пишите заявление.

Освободился Роман через полчаса.

Стражи порядка сопроводили его до автобусной остановки, поддерживая под руки, и отпустили.

Лодыжка уже почти не болела, рана затянулась. Однако это не освобождало от объяснений с Юной, и Роман со вздохом признался сам себе, что спокойная жизнь в Пскове для него закончилась. Впереди замаячила проблема переезда.

Хотя, с другой стороны, нельзя же вечно прятаться и бегать как заяц от охотников. Не пора ли становиться для тех же охотников зверем пострашнее? Ну, пусть не зверем, а человеком, которого стоит уважать. Есть у него такая возможность?