— Что ты знаешь об этом?! — вспыхнула она и сразу же почувствовала раскаяние: — Прости, я…

— О'кей, до меня дошло: ты извиняешься, — пробормотал он, возвращаясь к плите. — Спагетти готовы. Если хочешь, смотри, как делается соус, тебе выпал редкий шанс!

— Я не то хотела сказать, — извиняющимся тоном прошептала она, присоединяясь к нему у плиты. — Действительно, я…

— Эстелл, если ты извинишься еще раз, кормить тебя не будут! — предупредил он с раздражением в голосе. — Разлей лучше вино! — предложил он, указывая рукой на открытую бутылку.

Все было исключительно вкусным, как он и обещал, и Эстелл, к своему удивлению, с жадностью и большим удовольствием съела изрядную порцию.

— Очень вкусно, — выдохнула она, проглотив последний кусочек.

— Да, об одном я забыл тебя предупредить, — улыбнулся он. — Симптомы отравления появляются через два часа.

— Уверяю тебя, блюдо стоит того! — рассмеялась Эстелл. — Но я, увы, все же пропустила процесс приготовления соуса, пока рассматривала бутылку с вином!

— Готов дать устные инструкции в любое время, когда ты хочешь приготовить его. Во всяком случае, я рад, — добавил он, сверкнув на нее глазами, — что еда заставила тебя на время забыть о самокопании и бессмысленных тревогах.

— Я и не думала заниматься самокопанием! — воскликнула она, защищаясь. — Просто мое поведение в прошлом не дает мне покоя…

— Это чувство мне хорошо знакомо, — произнес он бесстрастно. — Поэтому, мне кажется, и я устроил тебе сеанс психотерапии сейчас. Ты не можешь позволить прежним ошибкам управлять твоей жизнью, так можно и с ума сойти!

— Это правда, — ответила она с горечью в голосе, уже не думая о матери и Джоне и помня только, что столь дельный совет дает ей человек, за случайную встречу с которым она расплатилась тремя годами своей жизни.

— Да, черт возьми, это правда! — зло воскликнул он. — Ведь твои мать и отчим простили тебя?

— Полностью, — ответила Эстелл. Если бы только он знал, о сколь разных вещах они говорят, подумала она утомленно.

— Так же, как и моя мать меня, — заявил он все еще с нотками раздражения в голосе.

— Твоя мать? — переспросила она, погруженная в свои мысли.

— Я был хуже чем бесполезен ей после смерти отца. Да, я, конечно, был рядом достаточно долго, чтобы соблюсти приличия, присутствовал на всех церемониях, но когда все закончилось и она, вероятно, нуждалась в моей поддержке больше всего, я полностью отгородился от нее.

— Она должна была понять и простить тебя, — сказала Эстелл, чувствуя, что ее замечание явно излишне. — Ведь ясно, что таким способом ты пытался справиться с горем.

— И все же я считал себя виноватым, — заметил он с улыбкой сожаления, — хотя даже тогда в глубине души осознавал неуместность этого чувства. Но здравый смысл чуть не оставил меня из-за этого!

— Как долго тебе нравилось делать это? — спросила Эстелл охрипшим голосом. Насколько ей было известно, отец Стивена погиб в автомобильной катастрофе. Может быть, Стивен был за рулем и чувство вины вызвано этим?

Его лицо удивленно вытянулось, а плечи приподнялись.

— Прости, — выдохнула она с чувством раскаяния. — Мне не следовало об этом спрашивать!

— Эстелл, ты можешь спрашивать абсолютно обо всем! — воскликнул он. — А уж отвечать или нет — решать мне! И ради Бога, прекрати извиняться! — Он резко вскочил на ноги, чтобы принести вазу с фруктами. — В последний раз, когда я виделся с отцом, мы крупно повздорили… Речь шла обо мне и женщинах, которые были или не были в моей жизни, — произнес он устало, поставив фрукты и садясь за стол. — Обычно наши разговоры на эту тему обращались в шутку, но в то утро мы, видимо, оба встали не с той ноги! Он чувствовал, что наступило время, когда я подспудно стал подыскивать себе жену… и пару раз негативно отозвался о женщинах, с которыми я встречался.

Стивен взял из вазы апельсин и принялся угрюмо рассматривать его.

— Отец в ярости вышел из дома, а примерно через час к нам явилась полиция. С каким-то беднягой-шофером в дороге случился сердечный удар, и его грузовик наехал на машину, в которой находились мой отец и его водитель. Оба погибли на месте.

У Эстелл резко перехватило дыхание. Она молчала, не в силах произнести ни слова.

— Шок и горе лишили меня способности рассуждать логически, — продолжал он в том же тоне, — и только одна мысль неотступно вертелась в мозгу: последние слова, которыми мы обменялись, были произнесены в гневе.