Безуглов Анатолий Алексеевич
Шрифт:
– Что, снова вышли вдвоем?– уточнил Володарский.
– Сначала Маринич, а за ним – Каштанов… Вернулся Стас минут через пятнадцать. Я спрашиваю: камеру возьмешь? Нет, отвечает, работай, набирайся опыта… Присел рядом, стал отбивать ногой такт под музыку… Тут режиссер дал отбой… Мы ведь не все снимали… Пленку экономили. Стас говорит: мировой мужик этот Маринич… Я ему на ухо: может, пойдешь на улицу, подышишь свежим воздухом? Лицо красное, глазки бегают… Решетовский сразу поймет, что ты выпил… Стас хлопнул меня по плечу: ты прав, айда проветримся… Я спросил у Решетовского и Саши Масякова, когда надо будет снова снимать? Они посовещались, и режиссер сказал: сейчас танцы, а их мы уже снимали. Так что минут двадцать можете с оператором отдохнуть… Мы вышли на балкон. Я спрашиваю у Стаса: где же вы разжились? Он говорит: Андрей Петрович купил три бутылки у таксиста…
Мы с Володарским переглянулись. А Загребельный продолжал:
– Хоть закусываешь, спрашиваю? Стас говорит: полный ажур! Бутерброды с красной и черной икрой, семга… И достает из кармана бутылочку. Того вина, что грузин привез на свадьбу… Тут на балкон вышел Решетовский и посмотрел на Стаса этак подозрительно. Каштанов смеется, показывает бутылочку: «Гвиниса», мол, безалкогольное… Режиссер успокоился, ушел в зал. Стас зло сплюнул и сказал: и чего этому троглодиту надо? Все вынюхивает да подсматривает! Главное, Юра, мы с тобой свое дело сделаем! Материал дадим классный, пройдет на «ура»! Потом подмигнул мне, щелкнул ногтем по бутылочке… А я пить как раз захотел, говорю: дай хлебнуть, заодно попробую что за штука безалкогольное вино… Стас говорит: тебе нельзя, один из нас должен быть как стеклышко… И выпил остальное…
– Погоди, Юра,– остановил его следователь.– Что, вместо вина в бутылочке было спиртное?
– Ну да! – сказал Загребельный.– Как объяснил Каштанов, они с Андреем Петровичем, для конспирации, налили в бутылочки из-под «Гвинисы» водку, чуть-чуть закрасив ее вином.
«Слава богу, прояснилось,– подумал я.– Надо срочно дать знать в Грузию Берикашвили. Чтобы предотвратить панику на заводе, выпускающем безалкогольное вино».
Володарский, видимо, подумал о том же, потому что мы снова обменялись с ним взглядами.
Загребельный продолжил свой рассказ. По его словам, остальные эпизоды свадьбы он снимал сам. Каштанов куда-то исчез. Появился он в тот момент, когда жених должен был перепеленать «ребеночка». То есть куклу. Уже совершенно пьяный, оператор выхватил у ассистента камеру. Она ходила в его руках ходуном. Загребельный бросился выручать шефа, но тот вдруг упал…
Дальнейшее нам было известно.
Володарский стал задавать свидетелю уточняющие вопросы. Но у меня уже не было времени: надо было готовить выступление на телевидении.
Утром следующего дня, когда я вышел из дома в тренировочном костюме, чтобы побежать трусцой на службу, две соседские старушки с особым почтением поздоровались со мной.
– Ох, Захар Петрович,– сказала одна из них,– хорошо, что у нас запретили продавать спиртное! Мой-то первый раз лег спать на трезвую голову…
Я знал, что она мучается с пьяницей-мужем.
– Навсегда бы так,– поддержала ее товарка.
По пути в прокуратуру прохожие, как мне показалось, обращали на меня внимание больше обычного, видимо, из-за вчерашнего выступления.
Первая половина дня у меня ушла на заседание в исполкоме горсовета. Там тоже в кулуарах много говорили о случаях отравления в Южноморске, спрашивали меня, нет ли еще жертв. К счастью, таковых действительно больше не было.
Когда я возвратился в прокуратуру, секретарь сообщила мне, что звонила Карапетян. У нее имелись якобы очень важные новости. Спрашивал меня и следователь Володарский. Он уехал по делам и должен был вот-вот вернуться.
Только я успел перекусить в буфете, как они оба нагрянули в мой кабинет. Володарский попросил высказаться первой Кармию Тиграновну.
– Как мы договорились,– начала Карапетян,– утром я пошла к Базавлукам. С участковым инспектором. Обстановка – сами понимаете… Жена рыдает, мать плачет, дети притихли… Зеркала все занавешены… Я посочувствовала их горю… Знаете, Захар Петрович, уже хотела уйти, дома ничего подозрительного, но что-то меня остановило… Попросила Лидию Ивановну показать мне гараж. Объяснила, что очень надо найти бутылку. Разобраться, откуда взялась отрава, чтобы еще кто-нибудь не умер. Они сами пережили, что такое потерять родного человека из-за трагической случайности… Во дворе, как это принято, сидели соседи. Я попросила двоих быть понятыми… Зашли в гараж. С нами пошла и мать умершего… Стоит «Москвич», довольно новый еще… Из гаража – дверь в небольшую пристройку. Там столик, кушетка, на полках – разный инструмент, автокосметика, запчасти… Бутылки с кислотой для паяния и с машинным маслом… Что меня удивило – множество канистр. Все – двадцатилитровые… Я насчитала восемь штук. Подумала: вот запасливый водитель… Осмотрели мы все уголки, все закутки-нет бутылки из-под спиртного… Смотрю, один из понятых все время крутит носом. Я удивилась. А он пробурчал: вроде как спиртом пахнет… Открываем мы одну канистру– керосин, вторую – бензин. Третью – резкий спиртной дух! Налито, как говорится, под завязку… В остальных пяти тоже спирт!
– Сколько же всего?-спросил я.
– Считайте: шесть канистр по двадцать литров…
– Сто двадцать! – поднял вверх палец Володарский.
– Жена и мать умершего удивились,– продолжала рассказывать Карапетян.– Ничего не поделаешь, пришлось их допросить… Откуда в доме спирт? Не знают… Чьи канистры? Наши, отвечает жена, купили с мужем весной в области десять штук, потому как дефицит… Спрашиваю: где еще две канистры, ведь в гараже всего восемь? Лидия Ивановна разводит руками: ей это неизвестно… А у меня не идет из головы: почему мы не нашли бутылку? Может, Базавлук черпанул кружкой прямо из канистры? Выходит, что спирт там метиловый? Я попросила участкового позвонить к нам в управление, чтобы прислали машину и еще кого-нибудь… Канистры со спиртом мы изъяли, повезли в лабораторию… Самый настоящий метиловый спирт! – закончила Кармия Тиграновна.