— Я прошу несколько минут!

Волна недовольства сразу пошла на убыль, а доктор спокойно продолжил:

— Был задан вопрос, но мне он показался странным. Разве вы не знаете, что сами наказываете за поругание любви? Вы же сами наказываете за исковерканную душу.

— Как это сами наказываем? Как это? — сразу раздались удивлённые голоса с мест.

— Хорошо, я объясню, — сказал доктор, — Но сначала ответьте мне на несколько вопросов. Вы над насильником издеваетесь?

— Да! — хором ответил зал.

— А если был изнасилован ребёнок, ещё больше издеваетесь?

— Да! — загремел зал.

— А почему? Ответьте, почему насилие над ребёнком для вас считается ещё большим преступлением?

Вразнобой посыпались ответы, и доктор моментально подвёл итог:

— Потому что у детей невинные души?

— Да! — выдохнули зэки, а доктору в этом смрадном зале внезапно почудился дивный запах свежескошенной травы.

Доктор сделал глубокий вдох и продолжил:

— Но ведь судья в своём приговоре только плоть осудил. Он о душе говорил? Он за поругание любви, за исковерканную душу осудил?

— Нет! — как по команде, выкрикнули зэки.

— А кто осудил? — спросил доктор, заранее зная, что ответ тут один.

— Мы! — радостно завопили зэки.

— А если мужчина убил жену за измену, вы его оправдываете?

— Да! — твёрдо заявил весь зал.

— Потому что он убил из-за своей поруганной чести?

— Да! — ещё твёрже вылетел ответ.

— Судья за убийство осудил, а вы оправдали?

— Да-а-а! — восторженно завопил весь зал изо всех сил. — Мы такие!

Доктор выждал, пока эмоции улягутся, и сам крикнул:

— Теперь все согласны, что за предательство любви, за исковерканную душу спрос иной, и вы сами судите за это?

— Да! Так выходит, — прокатилась волна возгласов, но сдержанно и с оттенком удивления.

Доктор сердечно спросил:

— А как же ваши души? Разве ваши души не исковерканы?

— Исковерканы, доктор, — послышалось вразнобой. — Ещё как исковерканы!

— Знаете такое выражение: «не суди, да не судим будешь»?.. Получается, что раз вы сами суд за исковерканную душу вершите, значит, и на ваши души суд имеется.

— Уж не Господь ли Бог с нас спрашивать будет? — хихикнул пахан.

Он обдал доктора презрительным взглядом, но кроме пары беспредельщиков никто не засмеялся, и ещё кто-то свистнул.

Зэки сидели в напряжении, и, вглядываясь в измождённые лица, доктор подумал: «Не всё потеряно». Даже этот свист показался ему чем-то знакомым и близким с детства.

– 178-

Внезапно доктор вспомнил. В кабинете генерала у него возникла тревога, что рукопись могут сжечь, как когда-то сожгли архив писем в мастерской жены. Поэтому он решил спрятать рукопись в пустовавшей квартире жены, и, можно сказать, ему повезло, что, будучи у генерала, обстоятельства сложились благоприятным образом.

В квартире жены верхняя полка кладовки показалась доктору наиболее надёжным местом. Там он обнаружил муляж — торт из картона. Краска облупилась, а клей, видимо, рассохся, потому что верхняя крышка сразу отвалилась. Внутри лежала дудочку из бузины. Когда доктор подул в неё, то вместе со свистом вылетело мучнистое облачко, дудочка рассыпалась, и запахло свежескошенной травой. Этот запах вместе со свистом навеяли на доктора такие счастливые воспоминания детства, что, стоя на стремянке, он даже прослезился.

– 179-

В переполненном телами зале доктору ещё сильнее почудился этот дивный запах свежескошенной травы. Невольно он улыбнулся и стал спокойно отвечать пахану:

— Если сам человек не в ответе, как он свою душу испоганил, то после этого какой может быть с него спрос? Без всякого спроса кара следует за этим.

Доктор ещё раз глубоко вдохнул в себя этот запах свежести и уверенно продолжил:

— За исковерканную душу, кара полагается, и эта кара падает на невинных детей. Самые близкие родственники по крови должны нести наказание, а самые невинные среди них — дети.

Наступила тишина. Внезапно кто-то выкрикнул из зала:

— Я знаю! Эта кара кармой называется.

— Я тоже слышал про наказание детей за родителей, — тут же раздался ещё голос, а другой голос из глубины зала прокричал:

— Не знаю, как угодно называйте это наказание, а у меня дочку замуж не берут. Боятся папаши домушника, — и весь зал загудел, как растревоженный улей.

— Но это же несправедливо! И у сына, чуть какая пропажа в школе случится, так сразу на него показывают. Мы нагрешили, а расплата на наших детях?! — в сердцах заорал кто-то, и сразу все замолкли, как перед бурей.