— Даже так?! — Доунс едва сдержал улыбку. — И что же?

— В ситуации, когда ребенок, регулярно подвергается сексуальному насилию, он воспринимает происходящее с ним иначе, чем взрослый человек. Лишенный жизненного опыта, он думает, что такое насилие, неприятная, но вполне обыденная процедура. Для него половой акт своего рода наказание. Вроде шлепка по попе или отмены посещения Диснейленда.

— Не знаю. — Шериф презрительно хмыкнул. — В двенадцать лет дети уже понимают, что к чему.

— Многое, но не все. Несмотря на то, что ребенок свыкается с ролью жертвы, он осознает, что действия педофила по отношению к нему, это — действия агрессора. И приходит к логичному выводу, что агрессор должен быть остановлен. Так думают все жертвы. Но каким образом — вот здесь уже каждый мыслит по-своему. Но даже самые радикальные — если мы говорим о них, не всегда решаются перевести мысли в действия. Да и остальные — менее рещительные, редко доводят замысел до реализации. Например, обращаются в полицию или жалуются доверенным лицам — учителю или священнику. Вот чтоя имею в виду.

— Обращение в полицию, это, ты считаешь, мягкий вариант противодействия?!

— По сравнению с убийством — да! Особенно, если повзрослевшая жертва не верит в силу закона или не хочет огласки. Тогда возможен и другой способ.

— Например, покромсать обидчика на куски?

— Можно и так. Это, как бомба с часовым механизмом. Она просто ждет, когда настанет час икс. Он настал. Бомба взорвалась и, кто-то умер.

— Тебе это психолог так ловко разложил? — Доунс почесал нос.

— Почти.

— Хм. Не знаю. Как-то все сложно. — Шериф взглянул на фото и помахал им в воздухе. — Боюсь, без этого парня нам будет сложно во всем разобраться. Хотя, найти его…

Шериф помолчал и скривил лицо.

— Если это, действительно, он — то на его месте ничего более подходящего, чем вернуться в Россию я бы не придумал. Двенадцать лет — для ребенка это не так уж и мало. Почти половина его жизни. Он еще не забыл язык и ту жизнь. Для него переезд не будет катастрофой. Ведь, он не так глуп, чтобы сесть здесь на электрический стул. А Россия — страна, где нам его не достать. Черная дыра.

— Сэр, Россия является членом Интерпола и обязана выдавать преступников по нашему запросу.

— Оставь эти сказки своим детям. Может, когда они вырастут и станут полицейскими, Россия и начнет выдавать нам преступников. Но не сегодня! Тот, кто у нас — преступник, в России — герой. И иногда — наоборот.

— Мне кажется, это имело место в прошлом.

— Не будь глупцом, русские все еще видят нас в прицелы своих ракет. И, если все то дерьмо, что мы с тобой сейчас накопали, всплывет на поверхность, этот парень станет там знаменитостью. Ты только представь газетные заголовки: «Приемыш победил педофила». Каково, а?!

От переполнявших эмоций Шериф раскраснелся.

— Пока мы не можем утверждать этого досконально.

— Я и не утверждаю. — Доунс расслабленно откинулся на спинку кресла. — Ладно, Майкл. Я вижу, ты и так все понял. Свяжись с авиакомпаниями, осуществляющими рейсы в Россию, запроси у них списки пассажиров за прошедшую неделю.

— Да, сэр. Что-то еще?

— Пожалуй, это — все.

… Середина 90-х.

Педагогический дебют булыжником врезался в рафинированное сознание Марка. Влетел, как влетает метеорит в плотные слои атмосферы, оставляя в них яркий и незабываемый след. С той лишь разницей, что багровая полоса в небесах быстро исчезает, а воспоминания о первом занятии стереть было невозможно. Так запоминается первый поцелуй или первый секс — окончательно, бесповоротно и навсегда. Правда, позитива в этом не было никакого. Сплошной шок и горькое разочарование.

С утра он долго наводил в вверенном зале порядок: ползая на пыльном линолеуме, смывал грязь и пятна побелки. Потом, встав на табурет, долго смахивал подвальных пауков и куски паутины. Закончив, оглядел, засиявший чистотой, зал и решил заняться собой. Достав из сумки новое балетное трико, одел и осторожно наклонился. Одеяние совсем не село, даром что лежало в шкафу девять лет. Марк подошел к зеркалу и поправил волосы. Зачерпнув пальцем гель, старательно уложил их на пробор и повязал сверху широкой тесьмой. Отражение почти устроило. Почти, потому, что крупные глубокие морщины навевали уныние. «Эх! — Шапиро недовольно поморщился. — Где ты время молодое?!» Он расстегнул молнию на сумке и из нее баночку с тональным кремом. Привычно, круговыми движениями принялся наносить его на кожу. Матовый оттенок, конечно, маскировал изъяны и, как хотелось думать, значительно молодил. Но морщины не удалял. Закончив, он скривился в строгой гримасе: «Здравствуйте, дети!». Слова вышли натянутыми и какие-то по сказочному надменными. Словно, не учитель, а Кащей Бессмертный встречал детей в дремучем лесу. «Нет, пожалуй, так не годится. От такого приветствия они испугаются, замкнутся и попытки раскрыть их потенциал будут обречены. Определенно надо придумать что-то другое». Раздвинув брови, Марк натянул тонкие губы, изображая улыбку, и манерно прогнусавил.

— Здравствуйте, дети! Меня зовут Марк Сигизмундович. Я ваш учитель хореографии.

«Вот! Значительно лучше. Дети сразу поймут, что перед ними не надзиратель, а друг. Друг, который поможет им овладеть этим прекрасным искусством».

Словно в диссонанс его мыслей из коридора донесся громкий рык Карпыча: «Заткнулись все! Быстро!» Марк обернулся и напряженно замер: «Кажется, идут». Перебежав на середину зала, он скрестил руки за спиной и изобразил заготовленную улыбку. В дверь постучали. Марк не успел ответить, как ее распахнули. В проеме стоял лысый усач, а из-за его спины выглядывали три детских остриженных головы.