Алан, до сих пор почти не принимавший участия в разговоре, решил вмешаться:

– Вам хотелось бы поехать в Рим или во Флоренцию, Одри?

– Нет, в Неаполь.

Эйлин испустила вопль ужаса.

– Вы теряете голову, дорогая моя? В Неаполь? В это отвратительное гнездо порока? И как только подобная мысль могла возникнуть у вас?

– Просто я считаю, что невозможно по-настоящему узнать Италию, не побывав в Неаполе.

Алан попытался ее урезонить.

– Вам уже тысячу раз повторяли, Неаполь – позор этой страны. Одри, такое место не для вас. Чтобы доставить вам удовольствие, я согласен сопровождать вас во Флоренцию или в Рим, хотя мои здешние занятия…

Мать сухо оборвала его.

– Нет, Алан, ваша работа слишком важна, чтобы жертвовать ею ради каприза!

Мисс Фаррингтон почувствовала, что ее охватывает гнев, и, во избежание скандала, заставила себя изобразить смирение.

– Хорошо, не будем больше об этом.

И, не прощаясь, девушка вышла из-за стола.

Константино Гарацци всю жизнь проработал сапожником на вико Канале в лавке, унаследованной от отца. Он пользовался всеобщим уважением, и никто даже не подозревал, что Гарацци хоть как-то связан с Синьори. Жил он как и все соседи, и ни одна живая душа не знала, что старик уже отложил кругленькую сумму, готовясь в подходящий момент продать лавку и уехать на Сицилию, где родилась его жена, чтобы вести там спокойное существование рантье. Константино закрыл лавку и мирно покуривал «Унита», когда в ставень легонько постучали.

– Кто там?

– Марио… Марио Гарофани.

– А, это ты!

Сапожник приоткрыл дверь.

– Ну входи побыстрее…

Марио проскользнул в комнату с низким потолком, пропахшую кожей и смолой. При свете керосинки, сидя на стуле, вязала женщина.

– Добрый вечер, синьора Гарацци, – приветствовал ее Марио.

– Добрый вечер, синьор Гарофани.

Сапожник остановил этот обмен любезностями.

– По-моему, тебе пора спать, Пасьянца. Нам с Марио надо поговорить.

Женщина беспрекословно встала, собрала работу, кивнула обоим мужчинам и удалилась в темный, как зимняя ночь, коридор. Сапожник подождал, пока она закроет дверь.

– Садись, Марио. Почему ты не пришел раньше?

– Из-за всех этих несчастий я…

– Значит, то, о чем все болтают, правда?

– Э… да, бедняга Рокко погиб…

– Плевать мне на Рокко! Они передали брильянты? Да говори же скорее, да или нет?

– Нет.

– Клянусь кровью Христовой! Где же они?

– Кто может знать… те, кто убил Рокко и ранил Альдо, украли брильянты!

– И Господь допустил, чтоб ты сыграл со мной такую шутку, Марио?

– Я? Да я же ничего не сделал!

– Ах, будь ты проклят, паршивый неаполитанец! Тридцать лет я пользуюсь доверием Синьори, и вот как раз в тот момент, когда я подумываю, что могу надеяться на отдых, ты предаешь меня и все летит к чертям!

Гарофани совершенно перестал понимать, в чем дело.

– Но в конце-то концов ты бредишь или что, Константине?

– Будь проклят и тот день, когда мне вздумалось оказать тебе услугу!

Марио начал нервничать.

– Послушай, Константине, ты попал в трудное положение, охотно верю! Но нам-то еще хуже!

– А что ты мне посоветуешь сказать Синьори, когда они потребуют отчета? Сразу видно, что ты их не знаешь! Заруби себе на носу, идиот, речь идет о твоей и о моей шкуре! А я своей очень дорожу!

– Я тоже… И Рокко вовсе не хотел умирать…

– Рокко был дураком! Будь он поумнее, не дал бы себя прикончить!

– Ты плохо сказал, Константино. Да, очень скверно поливать грязью мертвых…

– Лучше бы он был живой и с брильянтами!

– И он тоже предпочел бы такое решение вопроса, да вот только злая судьба обернулась против… Они с Альдо точно следовали указаниям: когда назвали пароль – наши отдали брильянты. Может, следовало поступить иначе?

– Нет.

– Ну вот, а когда Рокко попросил передать условленный предмет, его ударили ножом.

– А что в это время делал Альдо?

Гарофани рассказал о приключениях сына и его чудесном спасении молодой англичанкой, остановившейся в гостинице «Генуя». Впрочем, Синьори могут все это проверить.

– Уж точно проверят, не сомневайся!

Сапожник закурил трубку, встал, немного побродил по комнате и остановился напротив Марио.

– Твой рассказ не клеится, Марио… в Генуе никто ничего не знал…

– В том-то и дело, Константино, генуэзцы тут ни при чем, виноваты неаполитанцы!

– Что ты болтаешь?!

Гарофани передал сапожнику слова сына. Когда он умолк, Гарацци долго молчал.

– Возвращайся домой, приятель, – сказал он наконец. – Это и вправду жутко странная история. Я должен рассказать ее человеку, близко связанному с Синьори. А что будет с нами – один Господь ведает. Как только узнаю что-то новое, тут же дам тебе знать.

Прежде чем отправиться торговать лимонадом, Лауретта заново перебинтовала брата – рука у нее была полегче материнской.