— Благодарю вас, сэр!

Когда машина отъехала, Эмма спросила:

— Сколько ты ему дал?

— Все, что у меня оставалось.

— Ну и глупо! На что мы теперь домой-то поедем?

Джимми вздохнул.

— Там всего семнадцать центов оставалось. Домой на них все равно не доберешься. Мы теперь с тобой банкроты. Ну что, покаталась на такси? Довольна?

— Не очень, — призналась Эмма. — С деньгами было как-то спокойнее.

— Да ладно тебе! Ты же сама хотела приключений, а не покоя. Так что выше нос, леди Эмма!

— Какая я теперь леди, раз мы банкроты?

Они поднялись по широким ступеням моего парадного крыльца, и Джимми позвонил. Двери открыл Паркс, мой дворецкий.

— Мы хотели бы повидать миссис Базиль Франквайлер, — сказал Джимми.

— Как о вас доложить?

Эмма прокашлялась для храбрости.

— Эмма и Джеймс Кинкейд.

— Одну минуту, будьте любезны.

Правда, в вестибюле им пришлось простоять не одну минуту, а гораздо дольше. Наконец появился Паркс:

— Госпожа Франквайлер сообщила, что она с вами не знакома.

— Ничего страшного. Мы будем рады с ней познакомиться! — Эмма твердо решила не отступать.

— Какова цель вашего визита? — осведомился Паркс. (Он всегда задает этот вопрос.)

Они растерянно переглянулись. Джимми нашелся первым:

— Будьте добры, передайте миссис Базиль Франквайлер, что мы пришли поговорить об итальянском Ренессансе.

На этот раз Паркс исчез минут на десять, не меньше.

— Следуйте за мной, — сказал он, вернувшись. — Госпожа Франквайлер примет вас в своем кабинете.

Джимми подмигнул Эмме. Он не сомневался, что упоминание итальянского Ренессанса меня заинтриговало.

Вслед за Парксом они прошли через мою столовую, гостиную и библиотеку, забитые антикварной мебелью, восточными коврами и тяжеленными канделябрами. Вы вечно бурчите, что у меня там и воздух «антикварный». А вы как хотели? В таком замшелом доме, как мой, всё древнее, даже воздух.

После всех этих старинных комнат мой кабинет их поразил. Он всех поражает. (Вы однажды сказали, Саксонберг, что он больше похож на научную лабораторию. Ничего странного — я ведь занимаюсь в нем научными изысканиями!) Наверно, он действительно напоминает лабораторию — металл, винил, жаростойкий пластик, лампы дневного света. Однако справедливости ради вы обязаны признать: кое-что от кабинета в нем все-таки есть, а именно — нескончаемые ряды картотечных шкафов вдоль стен.

Когда они вошли, я сидела за одним из рабочих столов, одетая как обычно — в белый лабораторный халат и ожерелье из речного жемчуга.

— Эмма и Джеймс Кинкейд! — провозгласил Паркс.

Я заставила их ждать довольно долго. Паркс пять раз начинал деликатно покашливать, но только на шестом я изволила обернуться. (Вы-то знаете, Саксонберг: с того момента, как Паркс объявил, что меня желают видеть Эмма и Джеймс Кинкейд, я времени даром не теряла. Я проводила расследование. Именно тогда я вам и позвонила. Надо сказать, голос у вас был ну совсем не адвокатский. И это возмутительно. Разве можно так распускаться?) Дети за моей спиной нетерпеливо переминались с ноги на ногу. Они давно бы уже рискнули обратить на себя мое внимание, если бы не внушительная стать Паркса. Они шмыгали носами, почесывались, а Джимми даже два раза чихнул, причем очень неестественно. Для меня нет ничего проще, чем игнорировать притворный чих, так что я преспокойно продолжала свое занятие.

Как вам известно, я предпочитаю брать быка за рога. Решив наконец, что пора уделить внимание незваным гостям, я резко обернулась и спросила напрямик:

— Вы те самые дети из Гринвича, которых разыскивают уже неделю?

(Признайтесь, Саксонберг, я всегда была мастером эффектных сцен.)

Эмма и Джимми совершенно позабыли, что они беглецы, — ведь до сих пор никто не пытался их разоблачить. Поэтому теперь вид у обоих был изумленный и до крайности перепуганный.

— Хорошо, — сказала я. — Можете не отвечать. Я и сама знаю.

Они заговорили одновременно.

— Как вы про нас узнали? — спросил Джимми.

— Вы уже позвонили в полицию? — спросила Эмма.

— Во-первых, из газет, — ответила я, глядя на Джимми. — Во-вторых, нет, — теперь мой взгляд был направлен на Эмму. — Присаживайтесь, прошу вас. Так что вы хотели мне сообщить об итальянском Ренессансе?

Джимми покосился на мой заваленный газетами стол.

— Про нас пишут в газетах? — уточнил он с нескрываемым удовольствием.