Она же встретила Степана, что пришел будить своего хозяина с первыми лучами солнца.

— Доброе утро, барыня, — смущенно поздоровался с ней денщик и поставил начищенные им сапоги барина у порога входной двери. — Как почивали? Барин уже встали-с?

— Нет пока, — плотнее запахнув капот, ответила Марина. Она зябко повела плечами — с утра было довольно прохладно из-за дождя, пролившегося нынче ночью. — Не хочу будить его, так сладко спит.

Степан принялся чистить мундир Загорского, мягкой тряпочкой бережно и аккуратно начищая блестящие пуговицы. Он старательно отводил взгляд от Марины, словно ему было неловко быть здесь с ней наедине.

— Пора бы, барыня, князя-то будить, пора. Нужно выехать как можно раньше, а то и так уже на гаутвахту попадем, как пить дать.

— Гауптвахту, — автоматически поправила его Марина, а потом нахмурилась. — Князь попадет в гауптвахту?

— А то как же! — воскликнул Степан. — Ведь опоздает он в полк-то, к гадалке не ходи.

— Это правда, что твой барин заговорен? — решилась спросить она у денщика. — Верно, что пуля и клинок его не берут?

Степан задумался, а потом улыбнулся в усы:

— Заговорен? Уж простите, барыня, того не ведаю. Были, конечно, ранения у князя, но легкие. Тьфу, а не ранения. А ведь в каких только сечах не бывал! Ух, лютые были! Да и дуэли… Мож, и заговорен-то барин наш, раз так все случается.

Марина кивнула и вышла в спальню, с удивлением обнаружив там почти полностью одетого супруга.

— А! Доброе утро, ранняя пташка! — быстрым шагом он пересек комнату и крепко поцеловал жену. — Не смею спросить, сомкнула ли ты глаза нынче ночью или так и бдела надо мною до утра.

— Ты заметил? — смутилась Марина. — Ах, не смейся же надо мною!

— Не смею, — улыбнулся Загорский. — Что там Степан? Здесь уже?

— Да, ждет тебя в салоне, — Марина помолчала, а потом проговорила, зная, что тотчас встретит его отпор. — Я провожу тебя до выезда из имения.

— Мы это уже обсуждали, — бросил ей в ответ Загорский, принимая из рук вошедшего по его оклику Степана мундир. — Я тебе уже сказал, что не желаю этого. Простимся тут. Негоже замужней даме скакать так рано поутру даже с грумом, — он хитро улыбнулся ей и продолжил. — Как твой супруг, я запрещаю тебе делать это. Да и потом — нынче довольно свежо, я не хочу, чтобы простуда свалила тебя с ног.

Загорский надел мундир, потом прикрепил к поясу саблю и развернулся к ней. Степан быстро поспешил прочь из комнаты проверить лошадей, чье тихое ржание доносилось из полуоткрытых окон спальни, оставив их наедине для их прощания перед дорогой.

— Пора, — подошел Загорский к Марине и встал прямо перед ней, не касаясь ее. Она подняла на него глаза, ярко блестевшие от невыплаканных слез. — Ну же, милая, ты словно на войну меня провожаешь. Улыбнись, я не могу видеть слезы на твоем лице. Думаешь, мне легко сейчас? Если ты заплачешь, клянусь, разрыдаюсь и я. Что ты будешь делать тогда с рыдающим мужчиной? Да и перед Степаном будет стыдно — последний раз он видел меня плачущим в малолетстве. Решит еще, что барин разума лишился.

Марина невольно улыбнулась сквозь слезы, представив рыдающего Загорского. Довольно презабавная картина получилась.

— Ну вот, твоя улыбка нравится мне гораздо больше. Береги себя, милая. Будь стойкой и жди моего письма. Я уверен, что скоро наше дело решится в положительном ключе, только надо подождать немного, — он положил ей палец на губы, не давая возразить в ответ. — И никакого coquetterie [63] с Анатолем. Я очень-очень ревнив, предупреждаю. Могу и придушить в гневе, как Отелло.

— Никакого coquetterie, — тихо согласилась Марина.

Загорский быстро и крепко поцеловал ее в губы и почти выскочил из комнаты, словно не в силах долее находиться там. Через мгновение со двора донеся его властный голос, отдававший последние указания Степану перед дорогой.

Марина стояла прямо посреди спальни, слово оглушенная, не в силах двинуться с места. Вот и все, повторяла она про себя, он уехал. Она сжала кулаки еще сильнее, стараясь успокоить свое глухо стучащее в груди сердце, и почувствовала, как что-то впилось в правую ладонь. Уехал…

Она вдруг сорвалась с места и бросилась вон из спальни. Пробежала через салон прямо в открытую входную дверь, прочь из флигеля. Сбежала по ступенькам крыльца мимо перепуганной ее спешкой Агнешкой, поднимающейся в дом. Она обогнула флигель, едва увидела только удаляющиеся спины Загорского и его денщика и пустилась бежать за ними следом. Босая, непричесанная, в распахнувшемся капоте, мешающем бегу, под недоуменные взгляды проходивших мимо садовников, спешащих приняться за работу.

— Сережа! — крикнула она без особой надежды, что он услышит ее — так велико было меж ними расстояние.