Мир только для мужчин. И против ожиданий – тихо, несуетно, спокойно.

Корнышев вошел под арку галереи, впереди была дверь, и он переступил через порог. Очень скоро, пройдя по помещениям, он оказался в крохотном внутреннем дворике-колодце, где над головой вместо потолка было выбеленное жарким солнцем небо, а дальше еще одна дверь. И когда Корнышев туда вошел, он понял, что попал в монастырскую церковь. Горели свечи. Святые смотрели на Корнышева с икон равнодушно. И он снова прикрыл глаза, как совсем недавно делал это на открытой площадке, удивляясь спокойствию, которое вдруг окутало его невидимым пологом, и наслаждаясь этим спокойствием.

Равнодушие святых ему, наверное, передалось, и он с таким же равнодушием, с каким они рассматривали Корнышева, подумал об оставленной им за воротами Кате. Он отгородился от этой девчонки, укрылся от нее на этой мужской территории, и ему не нужно было сейчас думать о том, что ей сказать, и о том, не попадет ли он случайно впросак, если скажет что-то не то, и мозг его не был отягощен анализом сказанного Катей. На Корнышева снизошло просветление и необыкновенное спокойствие, которое – он это точно знал! – продлится ровно столько, сколько он пробудет на территории монастыря. Он глубоко вздохнул, открыл глаза и вдруг увидел прямо перед собой крест, не замеченный им раньше. Тот самый крест, о котором ему рассказывала Екатерина. Откуда она знала? Прочитала где-то. В какой-нибудь книжке для туристов. Но дальше ворот ее не могли пропустить. А до ворот дорога ей знакомая. Была здесь, уже поднималась на гору когда-то. С Ванькой своим, не иначе.

Он обнаружил, что снова думает о Кате и что безмятежность его покинула, и, раздосадованный, вышел из церкви. Во внутреннем дворе-колодце на скамье сидел молодой монах, перебирал простенькие четки. Их взгляды встретились. Черные, как смола, глаза. Черные одежды. Интересно, этот парень действительно верит в бога? Он так высоко забрался на гору и поселился в монастыре для того, чтобы быть ближе к богу? Или только для того, чтобы быть дальше от людей? Дальше от людей… Как Алла Михайловна Ведьмакина. Уехала с детьми на Кипр. Тоже подальше от людей. От тех, кто ее знал прежде. Уезжают не к кому. Уезжают от кого. Они и сейчас боятся. Годы прошли, а они не возвращаются. И по своей воле не вернутся.

Корнышев вышел к ожидавшей его Кате с видом умиротворенным и благодарным. Катя смотрела на него с выжидательной улыбкой. Корнышев приблизился, осторожно взял руку девушки в свою и поцеловал ее. Катя смутилась.

– Удивительное место! – голосом расчувствовавшегося человека, которому только что открылась истина, произнес Корнышев.

– Вам понравилось? – обрадовалась Катя.

– Очень! Как жаль, что дорога туда вам закрыта. Вы ведь за этими воротами не были никогда?

– Разумеется, нет.

– Но кого-то вы сюда привозили, – понимающе улыбнулся Корнышев. – Ваню?

Улыбку с Катиного лица будто ветром сдуло.

– Да, – коротко ответила девушка.

– Вы на меня, пожалуйста, не сердитесь, – попросил Корнышев. – Вам, может быть, когда-то и кажется, что я говорю что-то не то, но я не со зла, честное слово…

– Я не сержусь. Просто тема для меня такая…

– Неприятная? – подсказал Корнышев.

– Да.

– Напрасно вы на своего молодого человека обижаетесь, – сказал беспечно Корнышев. – Вы ведь его девушку даже не видели. Ее, может быть, и в природе не существует.

Катя полыхнула в ответ взглядом. Корнышев демонстративно этого взгляда не заметил.

– Ваш папа мог придумать, – продолжал он с прежней беспечностью в голосе. – Про то, что у вас есть соперница. Он ревновал вас, может быть, по-отцовски, а?

Он умышленно ее терзал, потому что другой возможности что-нибудь дополнительное из нее вытянуть о таинственной девушке по имени Женя можно было долго дожидаться.

– Давайте не будем об этом говорить, – взмолилась Катя.

– Ее не было, этой Жени, – с настойчивостью инквизитора продолжал гнуть свое Корнышев.

– Была! – сказала Катя в отчаянии.

– А доказательства? – шутливо парировал Корнышев.

Она бы его отбрила давным-давно, потому что он делал ей больно и оттого ей было неуютно рядом с ним в эту минуту, но она не смела ни сердиться, ни дерзить, поскольку он был для нее больше чем просто спутник.

– Она есть, эта Женя, – сказала Катя, страдая. – Вы просто не знаете всего. У нас из-за нее фактически семья распалась.

– Из-за Жени? – приподнял бровь Корнышев.

– Да. Дело в том, что мой папа и она… В общем, там такая некрасивая история…

– Ваш папа хотел уйти из семьи? – догадался Корнышев.

– Да.

Генерал Калюжный был в кабинете один. Сидел за столом и рассматривал какую-то книжицу, и, когда Горецкий вошел, Калюжный эту книжицу отложил в сторону, поднял на Горецкого глаза и сказал голосом доброго дядьки-опекуна: