Ощущая уже ставшую привычной нервную дрожь в пальцах перед такими встречами, Цигель осторожно въехал в парк, запер машину и прошел несколько шагов. В четвертом часу ночи парк был абсолютно пуст и беззвучен, без даже намека на ветерок, пробуждающий дремлющую листву деревьев.

– Кого я вижу, – услышал Цигель знакомый голос, и, хотя готовился к встрече, все же озноб прошел по спине.

Слабая улыбка профессионального убийцы Аверьяныча высветилась перед ним.

Две руки, как собаки, кинулись навстречу друг другу, чтобы сцепиться в рукопожатии.

Все же это был его личный ведущий, куратор, «отец родной», которого он давным-давно не видел. Они существовали в парном танце, и каждый подсознательно чувствовал следующее движение партнера. В определенной степени оба одинаково рисковали здесь, за границей.

Плохо дело, подумал Цигель, если Аверьяныч в дни войны оказался в Израиле. Он сильно изменился, не каламбурит, все шеей крутит, удивляется, произносит непривычное для него слово «мистика», стал верить в приметы. Это настолько потрясло Цигеля, что он даже перешел с куратором на фамильярный тон:

– Помилуйте, Аверьяныч, вы в это верите?

– А знаешь ли ты, что в нашей фирме есть целый отдел экстрасенсов? – вдруг разоткровенничался «отец родной». Но Цигеля поразило лишь слово «фирма» – нечто новое в лексиконе органов, пытающихся, очевидно, шагать в ногу со временем.

– А, ладно, чего там, – внезапно с непривычной дрожью в голосе произнес Аверьяныч.

Этот жестокий тип с холодно-безжизненными глазами вербовщика, асс в деле ловли человеческих душ, неожиданно скис, выказав свое человеческое нутро, пусть и гнилое, но хотя бы вызывающее жалость, а не внутреннюю ненависть жертвы.

Из общего настроя его слов или, скорее из того, что таилось за словами, можно было понять, что Аверьяныч в истерическом напряжении ищет «секрет» уничтожения Израилем сирийских самолетов и ракет, зная и чувствуя, что задание заведомо обречено на провал, и надо искать пути для собственного спасения, не просто карьеры, а шкуры. Он почти признался, что так ему и сказало начальство, которое в последнее время новое, его не очень любит. Старался Аверьяныч держать Цигеля коротко на шнурке, используя некогда непререкаемое, почти гипнотическое влияние на своего питомца, но в голосе его то и дело прорывалась лихорадочность, даже испуг.

«Еще сбежит»,– подумал про себя Цигель и похолодел, – Еще выдаст. Говорит невероятное, впрямь думая, что он, Цигель, не просто жалкий стукач, а поистине спаситель отечества, прямо Штирлиц:

– Родина тебя не забудет, рой рылом землю. Да понимаешь ты, что случилось? Ты же свой. Большая беда. Весь Варшавский пакт, вся противовоздушная оборона пошла к ядрене фене, если эти ракеты можно так легко разнести».

У обоих в эти минуты даже в мыслях не было, что следует искать разгадку в дремучей среде пейсатых фанатиков. Прямолинейность недалекого ума и полуобразованности в который раз подводила их, и с ними всю Систему за их спиной, еще не подозревающую о скором своем падении.

Цигель не догадывался, что существует такая степень ничтожности, которая рождает манию величия.

Слова Аверьяныча о Варшавском пакте – в какой-то миг изводящей усталостью ночи – пали на благодатную почву. И готовясь проявлять активность, Цигель после этих слов на миг вообразил себя птицей, пытающейся взлететь и увидеть, что за забором, но уже в следующее мгновение осознал себя цыпленком, который в любую минуту может быть раздавлен машиной, если, забыв предосторожность, будет разгуливать по проезжей части.

На секунду он впал в дремоту и, тут же, очнувшись, не мог взять в толк, где находится и кто с ним рядом.

Цигель больше всего в жизни боялся таких мгновенных выключений сознания.

Аверьяныч бодро встряхнул его, но сам выглядел постаревшим и не очень твердо стоящим на ногах.

Цигель был убежден во всесильности Главного разведывательного управления – ГРУ, но в эти минуты встречи с Аверьянычем поймал себя со страхом на мысли, что никакие они не всезнающие, что, кажется, на него полагаются, как на гвоздь в программе. И это на него, на мелкий винтик, отделенный от бункера секретов в этом государстве мощными стенами, которые ему просто не преодолеть.

Получалось, что эти люди, которых он видел проходящими мимо и исчезающими за бронированными дверьми, такие же лысые и бледные, как он, сумели создать такое, что мгновенно обезоружило весь, только подумать, Варшавский пакт, всю сверхдержаву, уничтожив сирийские противовоздушные ракеты в Ливане.

Неужели вся эта мощь ГРУ – блеф, и на него одного – здесь, в Израиле – вся надежда? Неужели нет более крупных шпионов поближе к бункеру секретов?

Потрясало, что Аверьяныч, хитрейшая бестия, просто до бестолковости не понимал, что способен добыть Цигель на своей работе.