— Спасибо, друг, — сказал он и спокойно пошел к себе.

Я видел, как он говорил по телефону у другого конца стойки. Потом он взялся за шейкер. Когда он принес мне стакан, он был уже спокоен. Коктейль у него получился отличный.

Я отнес стакан к маленькому столику у стены, сел там и закурил. Прошло пять минут. Я не заметил, когда сменилась музыка. Теперь из зала пел низкий женский голос, и слушать его было приятно. Она пела «Темные глаза», и оркестр у нее за спиной, казалось, засыпал.

Когда песня кончилась, послышался гром аплодисментов, свист.

Человек за соседним столиком сказал своей даме:

— К ним в оркестр опять вернулась Линда Конкест. Я слышал, она вышла замуж за богатого парня из Пасадены, но что-то у них не вышло.

— Чудесный голос, — ответила она.

Я собирался встать, когда на мой стол упала чья-то тень. Рядом стоял человек.

Это был не просто человек, а длинный огромный телеграфный столб с изуродованным лицом. Застывший правый глаз казался налитым кровью и был безжизненно неподвижен. Он был настолько высок, что вынужден был наклониться, чтобы положить руку на спинку стоящего напротив меня кресла. Так он и стоял, молча меряя меня взглядом, а я сидел, допивая мартини и слушая новую песню, которую пел тот же голос. Похоже, завсегдатаи этого места любили забытые песни прошедших лет. Наверное, уставали от попыток обогнать время, там, где они делали деньги.

— Я — Прю, — сказал он резким шепотом.

— Так я и понял. Вы хотите поговорить со мной. Я хочу поговорить с вами и с девушкой, которая сейчас пела.

— Пошли.

В глубине бара была запертая дверь. Прю открыл ее, и мы поднялись по крытым ковром ступенькам. Длинный прямой коридор с несколькими дверями. В конце коридора сквозь решетчатое окно светила яркая звезда. Прю постучал в дверь у окна, открыл ее и отступил в сторону, пропуская меня.

Небольшая комната напоминала обстановкой кабинет. Диван, окна во всю стену. У окна спиной к нам стоял седой человек в белом смокинге. В углу комнаты стоял черный сейф, несколько шкафов, большой глобус на подставке, встроенный бар и широкий тяжелый письменный стол с высоким кожаным креслом.

Я посмотрел на отделку стола. Все оправлено медью. Медная лампа, медный письменный прибор, хрустальная пепельница с медным слоником на ободке, медный стаканчик для карандашей, термос на медном подносе, медные уголки на папке для бумаг. В медной вазе букет цветов почти медного цвета.

Месторождение меди.

Человек у окна повернулся, и стало видно, что ему около пятидесяти, копна мягких пепельно-седых волос, тяжелое приятное лицо, в котором не было ничего необычного, кроме короткого шрама на левой щеке, и тот больше походил на глубокую складку. Я вспомнил эту складку. Иначе самого его я бы не вспомнил. Я его видел в каких-то фильмах, очень давно, лет десять назад. Не помню, о чем были эти картины и что он там изображал, но я помнил приятное тяжелое лицо с коротким шрамом. Тогда волосы у него были темные.

Он подошел к столу, сел в кресло, взял медный нож для разрезания бумаг и постучал лезвием по ладони. Посмотрел на меня без выражения и сказал:

— Вы Марлоу?

Я кивнул.

— Садитесь. — Я сел. Эдди Прю сел в кресло у стены, расставив ноги.

— Не люблю ищеек, — сказал Морни.

Я пожал плечами.

— Я не люблю их по многим причинам, — продолжал он. — Не выношу их в любое время и в любой ситуации. Я не люблю, когда они беспокоят моих друзей. Я не люблю, когда они накидываются на мою жену.

Я промолчал.

— Я не люблю, когда они допрашивают моего водителя или грубят моим гостям, — сказал он.

Я молчал.

— Короче говоря, — сказал он, — я их просто не люблю.

— Я начинаю понимать, что вы имеете в виду, — сказал я.

Он вспыхнул, глаза у него блеснули.

— С другой стороны, — сказал он, — в данный момент все это серьезнее. Вам могут дорого обойтись эти игры со мной. Неплохо бы, чтоб вы держались от меня подальше.

— А чего мне это может стоить? — спросил я.

— Это будет стоить вам времени и здоровья.

— Где-то я это уже слышал, — сказал я. — Только не вспомню, где.

Он положил нож, открыл стол и достал из него хрустальный графин. Налил в стакан, выпил, закрыл графин и убрал его.

— В нашем деле крепкие ребята идут по полдоллара за дюжину. А кандидаты на их место — по центу за мешок. Просто занимайтесь своими делами, я буду заниматься своими, и никаких проблем у нас не будет. — Он закурил, рука его немного дрожала.

Я посмотрел на высокого человека, сидящего у стены с видом бездельника в деревенской лавке. Он просто сидел без движений, свесив длинные руки, на изможденном лице никакого выражения.

— Кто-то что-то говорил о каких-то деньгах, — сказал я, обращаясь к Морни. — Поговорим об этом. Я знаю, почем стоит выйти из игры. А вы пытаетесь уговорить себя, что можете меня испугать.

— Не надо со мной так разговаривать, — сказал Морни. — Это может печально кончиться.

— Подумать только, — сказал я. — Бедный старина Марлоу, для него это может так печально кончиться.

Эдди Прю издал горлом какой-то сухой щелчок, может быть, это он так смеялся.

— А что касается моих дел и ваших, — сказал я, — то может случиться, что они будут сильно смешаны, и не моя в этом вина.