— И вы хотите, чтобы я отыскал что-нибудь на этого Вэнниэра?

— Я хочу выяснить, что он собирается предпринять.

— A-а. Он собирается предпринять что-то?

— Мне кажется, да. Не знаю, что.

— Вы думаете, что он собирается что-то делать, или хотите так думать?

Он посмотрел на меня неподвижным взглядом, потом открыл средний ящик стола, сунул туда руку и протянул мне свернутый лист бумаги. Я взял его и развернул. Это была копия счета от Западно-Калифорнийской зубопротезной компании. Счет был за фармацевтические препараты — 30 фунтов кристоболита на 15 долларов 75 центов и 25 фунтов белого альбастона на 7 долларов. Выписан на имя «X. Тигер, для передачи», на нем стоял штамп «Оплачено». Счет был подписан внизу: «Л. Г. Вэнниэр».

Я положил бумажку на стол.

— Это выпало из его кармана как-то вечером, когда он был здесь, — сказал Морни. — Дней десять назад. Эдди накрыл ее ногой, и Вэнниэр не заметил, что потерял ее.

Я посмотрел на Прю, потом на Морни, потом на свои руки.

— Предполагается, что я должен из этого что-то понять?

— Я думаю, вы серьезный детектив. И сможете выяснить.

Я еще раз посмотрел на бумажку, свернул ее и сунул в карман.

— Полагаю, вы бы мне ее не дали, если б она ничего не значила.

Морни прошел к черному сейфу в углу комнаты и открыл его. Он вернулся к столу с пятью новенькими банкнотами в руке. Подровнял их края, тихонько потер и бросил на стол передо мной.

— Вот ваши пять сотен, — сказал он. — Уберите Вэнниэра из жизни моей жены и получите столько же. Меня не интересует, как вы это сделаете, и я ничего не хочу об этом знать. Просто сделайте.

Я пошуршал банкнотами, держа их в горячих пальцах. Потом отодвинул.

— Вы заплатите мне, когда — и если — я сделаю это, — сказал я. — Сегодня я возьму плату разговором с мисс Конкест.

Морни не прикоснулся к деньгам. Он поднял плоскую бутылку и снова налил себе. На этот раз он налил и мне и подвинул стакан.

— Что касается убийства Филипса, — сказал я, — то Эдди немного присматривал за ним. Не хотите рассказать мне, почему?

— Нет.

— Беда с этими убийствами состоит в том, что информация может поступить от кого-то другого. Если убийство попадает в газеты, никогда не знаешь, чем это кончится. Если это случится, вы будете винить меня.

Он твердо посмотрел на меня и сказал:

— Не думаю. Я был несколько груб с вами, когда вы вошли, но держитесь вы хорошо. Я рискну.

— Спасибо, — сказал я. — Скажите, зачем вы велели Эдди звонить мне и запугивать?

Он посмотрел на стол и побарабанил пальцами.

— Линда — мой старый друг. Молодой Мердок был сегодня здесь и видел ее. Он ей сказал, что вы работаете на старую леди Мердок. Она передала мне. Я не знал, о какой работе идет речь. Вы говорите, что не занимаетесь разводами, значит, старая леди не могла нанять вас для этого. — Он поднял глаза и посмотрел на меня пристально.

Я смотрел на него и ждал.

— Просто я люблю своих друзей, — сказал он. — И не дам их беспокоить.

— Мердок должен вам какую-то сумму, верно?

— Такие вопросы я не обсуждаю, — нахмурился он. Потом он допил свой стакан, кивнул и встал. — Я пришлю к вам Линду. Забирайте ваши деньги.

Он вышел. Эдди Прю разложил, поднял и собрал свое длинное тело, подарил мне свою смутную серую улыбку, которая ничего не означала, и вышел за ним следом.

Я закурил еще одну сигарету и еще раз посмотрел на зубоврачебный счет. Что-то вертелось у меня в мозгу. Я подошел к окну и встал у него, глядя на долину. По дороге вверх по холму неслась машина. Она подъехала к большому дому с наполовину застекленной башней и освещенным двором. Фары пересекли двор, машина подъехала к гаражу, огни погасли. В долине, кажется, стало темнее.

Было очень тихо и довольно прохладно. Оркестр, казалось, играл где-то у меня под ногами. Музыка звучала глухо, и мелодию было не разобрать.

Линда Конкест появилась в открытой двери, закрыла ее за собой и остановилась, глядя на меня с холодным светом в глазах.

Она была похожа на свою фотографию и не похожа. У нее был широкий плоский рот, короткий нос, большие глаза, темные волосы разделены широким белым пробором. Поверх платья на ней был жакет с поднятым воротником. Руки она держала в карманах жакета, во рту сигарета.

Выглядела она старше, глаза смотрели тяжелее, губы, кажется, разучились улыбаться. Они будут улыбаться на эстраде, искусственной сценической улыбкой. Но в перерывах выступлений они были плотно сжаты — тонкие и злые.

— Это вас зовут Марлоу? — спросила она, глядя мне в лицо. Она присела на край стола и скрестила ноги.

Я сказал, что это меня зовут Марлоу.

— Ну так вот что, — сказала она. — Я ни капли не сомневаюсь, что вы мне не понравитесь. Выкладывайте, что там у вас, и убирайтесь.