– Не бросай меня, Ленка… не бросай, а? – прошептала она.

Ей вдруг стало понятно, что маленькая, некрасивая, рыжая Серегина – единственное существо в мире, которому она небезразлична. И это так не похоже на ее грандиозные планы на жизнь…

Господи, как спокойно, как хорошо, наверное, быть страшненькой и ничего не хотеть – забился в свою нору и живи. Глядишь – счастье само постучится, такое же страшненькое и без претензий.

Оксана налила себе еще виски и выпила – медленно, обдумывая неожиданную мысль: хорошо ничего не хотеть.

Хорошо быть серой мышкой и жить, забившись в тесную норку…

А все эти страсти-мордасти смотреть только по телевизору или… наблюдать у красивых и амбициозных подруг.

– Счастливая ты, Ленка, – вздохнула Оксана.

– С ума сошла? – возмутилась Серегина, отставив полный бокал на тумбочку.

– А что? Нормально живешь. А я вот… Ни кола ни двора. Дура ты, Ленка, счастья своего не понимаешь.

– Я, может, и дура… – Серегина вдруг схватила бокал и, зажмурившись, влила в себя виски.

– Не может, а точно…

– Ну дай сказать! Я живу нормально… как… как мышь какая-то! Серая такая, маленькая мышь! Радости я в жизни не видела. Ни любви, ни радости…

– Ах, тебе все же любовь с радостью подавай! – развеселилась Оксана. Значит, ее мысль оказалась неверна – такие, как Ленка, тоже всего хотят, только скрывают. И лишь виски развязывает им язык. – Может, и денег много тоже хочешь! – ткнула она в бок подругу.

– Главное, любовь, а с деньгами уж как получится, – грустно вздохнула Ленка и сама решительно разлила по бокалам виски. – Ну! Давай!

Они чокнулись, выпили, помолчали.

Оксана прикурила сразу две сигареты – может, хоть так удастся добиться желаемой крепости. Ленка смотрела на нее и правда без обожания. И даже без сочувствия. Скорее – с обыкновенным бабским любопытством.

– Ты, что ж, так и улетишь, не поговорив с ним? – словно подтверждая ее догадку, поинтересовалась Серегина.

– Не знаю, – зло огрызнулась Оксана. – Попробую отловить его сегодня. Последний раз!

Ольга приходила в себя медленно – словно после продолжительного наркоза.

Сначала она научилась понимать, что говорят няня и дети, потом заметила, что в подъезде «дежурит» Барышев, и, наконец, увидела, что выглядит ужасающе – серое лицо, запавшие глаза, непричесанные волосы.

В принципе, ей не было до всего этого дела, кроме детей, конечно, но с возродившейся восприимчивостью придется что-то делать – как-то реагировать на слова, что-то говорить, а у нее ни на что нет сил.

Даже приводить себя в порядок не хочется.

К чему?

Сегодня утром она безразлично взглянула на себя в зеркало и пригладила рукой волосы. Можно, конечно, причесаться, накраситься, переодеться, только – зачем, если глаза мертвые, внутри холодно, и хочется только спать, спать и спать…

Неожиданно в зеркале возникло отражение Анны Алексеевны. Няня смотрела на нее жестко, с вызовом. Сейчас выговаривать будет, догадалась Ольга и с усмешкой, глядя на няню в зеркало, сказала:

– Да знаю я все. Нельзя из-за мужика раскисать, потому что у меня дети и надо жить дальше. Ради них жить. Только… Не получается. Не получается…

– Тонула я как-то, – бесстрастно произнесла няня. – Давно, еще девчонкой была…

Ольга повернулась и уставилась на нее с недоумением. Еще не хватало выслушивать чужие воспоминания… Она фыркнула и раздраженно пошла на кухню, но Анна Алексеевна, как привязанная, последовала за ней.

– Пошла на Москва-реку, – монотонно рассказывала няня, – к экзаменам готовиться. Мы с матерью в Татарове жили, с Серебряным Бором рядом. Полезла в реку, заплыла далеко и в воронку угодила…

Ольга насыпала в турку кофе, налила воды, поставила на огонь. Заткнуть, что ли, уши демонстративно?..

– Вот я в этой воронке барахтаюсь из последних сил, а меня вниз все затягивает, закручивает. Воды нахлебалась, кричать пробовала – без толку. Народу на пляже мало, да и не слышно, далеко от берега. Вот и пришел мне конец, думаю. Как же так! Молодая, школу даже еще не кончила… Так себя жалко стало, что руки сами повисли и я трепыхаться перестала. Вот-вот под воду уйду. В общем, простилась я уже с белым светом, да вдруг меня как молнией шибануло. Стенд у нас на пляже стоял, старый такой, обшарпанный. «Безопасность на воде» назывался. И вот возник он у меня перед глазами, а на нем инструкция с картинками – как из воронки выбираться. Нырнуть надо в эту самую воронку. Нырнуть, отплыть под водой в сторону и там вынырнуть. Просто вроде. Только страшно очень. Она тебя затягивает, а ты туда же еще и ныряешь! Страшно, но надо… Нырнуть поглубже и отплыть в сторону!

– И вы… нырнули? – спросила Ольга.

Зачем спросила? Какое ей до этого дело? Она завороженно смотрела, как кофе поднимается к краям турки.

– Ну, видишь, перед тобой стою. Не утонула, значит.

Анна Алексеевна развернулась и ушла. Кофе убежал, заливая газ. Пламя погасло.

Вот и она погасла… И нет силы, способной ее зажечь. Как там няня рассказывала – нырнуть поглубже и отплыть в сторону?

А если сил нет?

Тебя в воронку затягивает, а ты туда же еще и ныряешь?