Или все же помогут?

Время шло. Надо было рискнуть. Уже далеко за полдень Орми позвал Кулу:

— Наклонись ко мне, я шепотом буду говорить.

Но Кулу не стал наклоняться, а прилег, как бы невзначай, на мох рядом с Орми и повернулся к нему ухом.

— Слушай, Кулу. Все люди мыслят по закону Улле. И выродки тоже. Но мысли ничего не значат. Все дело в душе. У меченых Улле правит душой, как и разумом. У нас не так. А с этого дня и у тебя, Кулу, и у тех, кто с тобой остался, как у выродков, в душах живет Имир. И отличаетесь вы от меня только тем, что не знаете о себе правды. Вот это ты и проверь.

— Как проверить? Говори, — произнес Кулу еле слышно, не глядя на Орми.

— Пойди и скажи своим: кто хочет, пусть оторвет нам уши, пальцы, что угодно. Нечего, скажи, дожидаться ночи, и так все ясно. Лежат, молчат, выдумать ничего не могут, онемели от страху, под себя наложили. Скажи им так. А потом посмотришь, что будет. Только условимся: речей их не слушать. Сказать они могут все. Но нас никто не тронет.

Кулу ответил не сразу. Подумал, покряхтел. И сказал наконец:

— Срок не истек. Есть еще время до темноты. Что-то ты больно торопишься.

— А без толку ждать. Сразу все решим.

— Не видано такое, чтобы ядозуб отказался пленника пытать, если вождь ему разрешает.

— Я это знаю не хуже тебя. Ну, давай, Кулу. Или ты боишься?

Кулу повернул голову и посмотрел на Орми с ненавистью.

— Боюсь, говоришь? Чего же мне бояться? Пытать не меня будут.

— Боишься, что я наврал. Веру потерять боишься, которая в тебе еще и не родилась, а ты без нее жить уже не сможешь.

— Дерьмо, — прошипел Кулу. — Падаль. Ненавижу тебя все равно, правду говоришь или врешь — все равно ненавижу. Червяк позорный. — Он помолчал и добавил: — Ладно. Я сделаю так, как будет для тебя хуже всего. Я сделаю, как ты сказал. И не надейся, что я тебе подыграю. А души никакой у меня нет. Никто надо мной не властен, понял? Ни Улле, ни Имир. Я сам себе господин.

Сказав это, Кулу встал и направился к костру.

— Ну, что приуныли? Ждать надоело? Так и быть. Кончаем. Давайте, ребята. Эти выродки умеют только языком молоть. Все, что змееныш тут говорил, — брехня. И ночи ждать ни к чему. Кто ушей свежих хочет — вперед. Поклонимся Улле.

И Кулу развалился у огня.

— Сам-то чего лег? — спросил Эрк Носатый.

— Я потом, — сказал Кулу. — Сначала вы натешьтесь. Только смотрите, чтобы у них в башке не помутилось, не перестарайтесь.

Людоеды, кряхтя, поднялись. «Ну все, — подумал Орми. — Конец. На что я надеялся, дурак? Соплянка! Червяк безмозглый! Было ведь еще время! Белолобый мог прийти!»

— А что, вождь, срок-то не истек, — сказал Хлу.

— Да плевать, — сказал Кулу.

— Я первая. — Хреса вразвалку пошла к пленникам.

— Чего это — ты? — Барг догнал ее и отпихнул. — А ну пусти!

Тут Барг схватил Эрка за уши и ударил его об колено рожей.

— Эй, вы что, сдурели? — рявкнул Кулу. — На всех хватит!

— Не хватит, — сказала Хреса. — Нас шестеро. А ушей всего четыре.

— Мне не оставляйте, — сказал Кулу. — Я на своем веку ушей нажрался.

Эрк, лежа во мху и хлюпая кровью, извернулся и вцепился зубами Баргу в пятку. Тот взвыл и кинулся душить обидчика. Кулу вскочил с хриплым ревом, подбежал к дерущимся и долбанул их лбами друг о друга. Оба обмякли и затихли.

— Ну, а вы чего встали? Вперед!

Хреса, Хлу и Курги доковыляли до пленников и сели на корточки вокруг них. Орми взглянул на их кислые рожи, и в нем затеплилась надежда. Хреса пощекотала Эйле под подбородком длинным грязным ногтем. Хлу подергал Орми за ухо.

— Это все не то, — сказал Курги мечтательно. — Я уши жа-ареные люблю. Надо бы огня притащить.

— Дело говоришь, — сказал Хлу и начал было вставать, но Хреса его опередила. Она кинулась к костру бегом, споткнулась и грохнулась лицом в огонь. Последние жидкие клочья серых волос на ее голосе вспыхнули, завоняло паленым. С диким воем Хреса вывернулась из огня и принялась кататься по земле. Погасив на себе пламя, затихла и осталась лежать, где лежала, тихо поскуливая.

— Дура косолапая! — заорал Курги с неожиданной яростью. — Ходить не умеет!

Курги встал и направился к костру. Нагнулся, стал выбирать головешку. Полез зачем-то руками в самый жар. Обжегся, запрыгал, на ладони стал плевать. Тогда Кулу поднялся и с размаху ударил его кулаком в висок. Курги рухнул беззвучно и замер.

— Болван! Соплянка!

Кулу подошел к пленникам. Хлу все еще сидел на корточках рядом с Орми и рассеянно дергал его за ухо.

— Рви, — сказал Кулу. Хлу поднял голову.

— Рви!

Хлу сжался в комок и пробормотал:

— Ну — оторву. Чего орать-то. Оторву. А что потом? Ты мне скажи, потом-то что?

— Ничего. Рви.

— Что, жить будем?

— Не понял.

— Жить, говорю, потом будем, что ли? Слышь, вождь… Надоело мне все… уши рвать руками. Ты мне ножик дай. Я ножиком люблю.

Кулу протянул ему каменный нож. Хлу вскочил. Глаза его горели ненавистью.

— Ты, вождь… падаль! Ты сам выродок! Я давно заметил! Первым сдохнешь!

Хлу замахнулся, и тогда вождь точным ударом в челюсть уложил его на мох рядом с Орми. Подобрав нож, Кулу молча разрезал ремни на руках и ногах пленников. А потом бросился на землю лицом вниз и завыл.