Нет, это был не Миша, это был кто-то другой, я его не знал, и он спросил, где тут живёт Киргиз, я сказал, он пошёл по улице, но тут же вернулся, и я увидел, что это не кто иной, как соседка Нина, которая позавчера уехала в Москву.

Красное вино, холодец, капуста.

Она была в белом плаще, в чёрных колготках, курила, смотрела не то с любовью, не то с презрением.

— Пойдём на холм, — сказала она.

— Зачем?

— Просто так. Нет, не нужно, глупости всё это, — и тут же превратилась в Киргиза, и он спросил, когда я отдам долг.

— Вот продам виноград и отдам.

— Мне нужно сейчас.

— Сейчас у меня нет денег.

— Тогда прощайся с жизнью.

И я увидел в его руке нож…

И тут налетел смерч, и всё вокруг исчезло, а потом я снова стал заниматься карбюратором.

Подул ветер, упала и разбилась ещё одна гроздь «изабеллы», и из неё выскочил серенький паучок, он заметался, бросился было к калитке, но тут же вернулся и спрятался в карбюраторе, в первичной камере, и я направил туда струю сжатого воздуха, и он заметался и по оси дроссельной заслонки перебежал во вторичную камеру, и я направил туда сжатый воздух, и он вылетел оттуда и на огромной скорости влип в крупную гроздь, теперь уже навсегда, что, верно, придаст будущему вину неповторимый вкус и запах, что будет отмечено и здесь, и там, во Франции, и тут я увидел на заборе ворону, жадно глядящую на детали моего карбюратора, и я сбил её с забора струёй сжатого воздуха, и тут подъехала милицейская машина, и они стали задавать мне вопросы по поводу Человека в Белом Плаще, и я понял, что сейчас они станут надувать меня сжатым воздухом, и мне было больно и страшно.

— Своего наибольшего могущества Вавилонское Царство достигло при царе Хаммурапи, — сказал Иван Федорович и подошёл к окну, откуда открывался вид на железнодорожный вокзал, рыбоконсервный комбинат, порт и море. — Хаммурапи, — повторил он, глядя в окно. — Записали? Завтра буду спрашивать, а сейчас свободны, но не совсем. Мне нужно вскопать огород. Никого не принуждаю. Только желающие.

Жил он недалеко от школы, на спуске к морю.

Он сказал, что и как, и мы стали работать, а он ушёл в дом.

Наступили осенние сумерки.

— Довольно, — сказал он и пригласил нас в дом.

Там уже стоял стол с напитками и закусками.

Мы приступили. Через некоторое время он вышел к столу и стал играть на баяне и петь, преимущественно морская тема.

Появилась его жена, Вера Сергеевна.

Она тоже вышла и подпевала мужу.

Они пели так слаженно и проникновенно, что многие заплакали.

Кто-то из наших стал просто рыдать, и его вынесли на свежий воздух.

Пасмурно, прохладно.

Фредерик Тейлор в начале XX века потратил пять месяцев для определения лучшего способа работы с лопатой.

Франц Кафка панически боялся воды и всё никак не мог научиться плавать, чем раздражал своего отца.

Оден начинает как прямой подражатель Элиота, а к концу приходит к коллажу.

В Ракетных войсках стратегического назначения застрелился начальник штаба.

Если тело скользит по поверхности другого тела, то на движущееся тело действует сила трения.

Ветер гонит по улице опавшие листья.

Входят двое в длинных чёрных плащах. Под плащами угадываются стволы. Они кого-то ищут.

Я не знаю того, кого они ищут. Уходят.

Толь, рубероид, битум.

Гвозди, молоток, дерево, верёвка, земля.

Вареники с творогом.

Луга ещё зеленеют.

Древние греки пасут на древних пастбищах древний домашний скот.

Лев Николаевич собирается на охоту. Воздух свеж и прохладен.

Старт космического корабля отложен на неопределённое время.

— Штиль!

— Ветра нет.

— Полное отсутствие ветра.

— Полное отсутствие ветра.

— Дым.

— Стелется.

— Ветер тихий.

— Ветер тихий.

— Дым слегка…

— Что?

— Слегка уже поднимается вверх.

— Ветер лёгкий.

— Его движение ощущается лицом.

— Камыш при лёгком ветре.

— Шелестит.

— Ветер слабый.

— Колеблются листья.

<