Хорошие слова говорил Громов. Хоть и без бумажки, но получалось у него просто, да складно, да от всего сердца. Ему долго и взволнованно хлопали, а Бабкину представлялось, что это в ладонях у людей бьются, силясь взлететь, белые голуби.

Потом новобранцев приветствовали секретарь парткома, комсорг Боря Байбара, друзья, родители. Чья-то беленькая подружка со слезной дрожью в голосе сказала парням: «Вы служите, мы вас подождем!»

Бабкин посмотрел в зал: там не в первом, родственном ряду, а много дальше сидела Татьяна Чижик и кивала ему, улыбаясь грустно. Лезть на сцену и говорить речи она не хотела. А вот Иван Петров не утерпел — забрался на трибуну и молол минут двадцать, пока всем не надоел. В зале уже шумели, когда парторг спросил, кто еще хочет выступить.

— Можно? — поднял руку Трофим, и народ удивился: не великий охотник до выступлений старый солдат.

Однако он простучал деревяшкой до трибуны, чтобы сказать парням на дорогу хорошее. Да так сказал Трофим, что даже тетку проняло — она засопела, завозилась и наклонилась к соседке:

— Верно говорит: деловой Мишка-то. Руки работящие.

— Сердце золотое, — ответила Настасья Петровна.

Растревоженный Трофим едва дотянул свое выступление до конца и с громом вышел из зала. Долго он успокаивался за клубом, где потише. Курил.

Открылись двери. Вывалилась подышать дождем шумная молодь с Женькой во главе. Трофим и вовсе ушел, чтобы не путаться под ногами, но перед этим поманил Женьку и сказал:

— Завтра Варвару возьмите.

— Ладно! — беспечно отозвался тот, убегая к парням и совсем не задумываясь, почему это вдруг Трофим доверяет им свою верную лошадку, которую бережет пуще глаза.

Уходили на рассвете. Пешком. Хотя Громов и дал автобус, молодежь не захотела ехать в тесноте, решила пройти по совхозу вольно да с песнями.

Бабкин тоже предложил пеший ход, но Женька заупрямился: зачем даром надрываться и зря ноги колотить, если Трофим выделил им персональный транспорт.

Важный сидел Лешачихин сын на тележке Трофима с вожжами в руках. Павлуня запряг для него Варвару, а Женька уселся на готовенькое. Ему осталось только прокашляться да прочистить горло для кучерского басовитого окрика. Позади примостились Лешачиха и Саныч. Марья Ивановна ехала одна в пустом автобусе и из окна насмешливо поглядывала на остальных пеших и конных. Не было только Бори и Модеста — комсорга отправили в командировку, а Петров был занят своими семейными неурядицами.

Вдали от чужих глаз Бабкин прощался с Татьяной. Он появился из-за угла неожиданно скоро. Молча уселся, свесив ноги.

— Ну? — Женька не мог сдержать любопытства. — А где она?

— Там, — сказал Бабкин. — Поехали.

Женька дернул вожжой. Лошадь не двигалась.

— Но! — тоненько крикнул Лешачихин сын. Варвара покосилась. — Балуй, язва! — зашумел Женька со злостью.

А из окна автобуса тут как тут высунулась Марья Ивановна:

— Эй, кучер, погоняй!

— Да ведь это ж не трактор! — обернулся к ней Женька. — Это тварь!.. Но!

Как бы не понимая, что от нее хотят, лошадка стояла смирно, помахивала хвостом. Павлуня отобрал у Женьки вожжи, что-то пробормотал, и Варвара, вздохнув, пошла. Павлуня чуть хлопнул вожжами, она размашисто побежала. Народ в тележке удивился, а Марья Ивановна крикнула из автобуса с большим торжеством:

— Во как по-нашенски! — И пояснила потом шоферу: — Он у меня к скотине ласковый. Ему бы, черту, в цирк.

— Пашка-то? Чудак он, — улыбнулся шофер.

— Сам ты!.. — рассердилась Марья Ивановна. — Погоняй!

Только шофер прибавил скорость, как непоседливая пассажирка схватила его за плечо: «Стой!» И далеко высунулась.

Лошадка остановилась возле нового пятиэтажного дома, Бабкин с Павлуней пошли к подъезду.

В комнате, пропахшей лекарствами, на окне, на столе было полно пузырьков. Трофим лежал на постели и читал медицинскую энциклопедию.

Увидев ребят, он отложил том, снял очки и сел, глядя удивленно.

— Вот не ждал...

— А мы на минутку, — сказал Бабкин. — Проститься.

Трофим протянул руку:

— Ну, счастливо тебе, Михаил! Желаю тебе успехов и здоровья.

Бабкин пожал холодную руку больного, сказал со значением:

— Спасибо вам.

— А где Женька? — спросил Трофим, но тут под окном зазвенел знакомый голос. (Женька вдохновенно рассказывал Санычу вчерашнее кино, которое все видели.) Трофим улыбнулся: — Не пришел... Ну, иди, Бабкин, нечего тут со стариком-то! А ты, Пашка, не сопи. Будет плохо — заходи, чайку попьем. У меня мед есть, климовский. Давай лапу!