Шаг, удар – и охранник, только начавший поворачиваться на звук открывшейся двери, потерял способность кого-либо охранять… Еще мгновение – и перестал быть вооруженным.

Пленник вертел своей упакованной в мешок головой – наверняка услышал, что происходит нечто непредвиденное, но что именно, понять не мог.

– Имя, звание? – спросил я самым казенным голосом, на какой был способен.

– Лейтенант Эмир Сабитов, – прозвучало из мешка.

– Часть?

– Третий вертолетный.

– Значит так, лейтенант Эмир Сабитов, – заговорил я с более человеческими интонациями. – Ты в черном трибунале, и для всех подсудимых тут заготовлен единственный приговор: «дыродел» с одним патроном. Или сам застрелишься, или удушат газом. Я решил свалить. Если хочешь, присоединяйся. Не хочешь – оставайся и репетируй оправдательную речь. Но оправданий здесь не слушают.

– Мешок сними, – попросил лейтенант.

Возиться с завязками было некогда, и я вспорол ткань лезвием трофейного ножичка.

Я ожидал увидеть в свете тусклой лампочки лицо кавказского или азиатского типа, но ошибся, – личность в мешке скрывалась вполне славянского облика, белобрысая и веснушчатая. И вроде даже мельком знакомая.

Первым делом личность поднялась на ноги и проморгалась. Я знал по собственному опыту, что ткань мешка дышать не мешает, но свет совершенно не пропускает, и тусклое здешнее освещение наверняка ослепило Сабитова.

– Решай, – торопил я.

Лейтенант посмотрел на меня, на охранника под ногами, снова на меня…

– Мангуст?

– Он самый.

– Сука!

– Хм… Сука – это значит, что ты решил остаться?

– Сука – значит, собака женского пола! – прокричал лейтенант, причем шепотом; трудно кричать шепотом, но он сумел. – Из-за тебя и твоих сраных трофеев я сюда загремел!

Любопытно… Но выяснять подробности времени нет.

– Остаешься или уходишь? – спросил я в последний раз.

Откажется от побега – шандарахну на прощание «дыроделом» по затылку, чтоб соблюдал субординацию и не именовал старших по званию собаками женского пола.

– Ухожу… Сними наручники.

Наручники были из пластика – из того, что в огне не плавится и с трудом поддается ножовке. Но шуметь и разбивать оковы выстрелами из «абакана» не пришлось: я засунул в щель наручников ферромагнитную пластинку, найденную у вертухая. Ничего не произошло, я перевернул пластинку, засунул другой стороной… Раздался еле слышный щелчок, и руки Сабитова оказались на свободе.

Имелось небольшое сомнение: а не попытается ли вертолетчик первым делом вцепиться мне в глотку? Мало ли… Вдруг решит, что трибунал сделает поблажку за предотвращение побега.

Но нет, термином «сука» вся агрессия лейтенанта в мой адрес и началась, и исчерпалась.

– Куда теперь? – спросил он деловито.

– В гараж. Покатаемся с ветерком…

Пару минут спустя мы стояли перед металлической дверью гаража. Замок ее украшал магнитный, кодовый. Электромагнит такого замка выдерживает нагрузку в полторы тонны, и воры-домушники обходятся с подобными дверями очень просто – отжимают домкратом, упертым в противоположную стену. Домкрат поблизости имелся, и наверняка даже не один, но с другой стороны двери.

– Код знаешь? – спросил Сабитов.

Я молча покачал головой. Он хотел спросить что-то еще, но не спросил. В здании врубили сигнал общей тревоги.

Командир запалил такой большой костер явно не для тепла – здешние сумерки оказались достаточно теплыми, хоть и не жаркими: градусов двадцать, по ощущениям Альки. Самая комфортная температура… И не для приготовления ужина пылали багровые стебли – пищи, которую можно приготовить на огне, у них не было. Никакой иной, впрочем, не было тоже.

Но костер пылал и пылал. Несколько раз Командир отходил в сторону, возвращаясь с громадными охапками стеблей, затем подкидывал их по нескольку штук в огонь. Горели странные растения ярко и долго…

Люди сидели вокруг костра. Не спали. Хотя за «выдру» Алька бы не поручился – свой шлем боец как ни разу не снимал за весь путь, так не снял и теперь. Может, и дремал, за зеркальным щитком не разглядеть.

Сам Алька уснуть не смог. Хотя недавно был уверен: стоит лишь прилечь, вытянуться – и тут же отключится, провалится в бездонную черную яму… Прилечь-то он прилег, да отключиться не получилось, поворочался и снова сел.