С этими мыслями я бодро перебирал руками, проползая над гребнем. Путешествие по канатной дороге не затянулось. Провод начал все круче подниматься вверх, ползти дальше по нему будет все труднее. Да и светлая, отполированная полоса алюминия завершилась. Именно здесь спрыгивали солдатики, надо прыгать и мне. После всех приключений обидно будет сломать ногу, приземлившись на что-нибудь непригодное для мягких посадок.

Вновь повиснув на вытянутых руках, я разжал пальцы. Ну вот и все. Свобода! Относительная, конечно, – очень скоро все выходы из города перекроют так, что мышь не проскочит. Но кто такая мышь? Глупый грызун, не проходивший тренировок по спецметодикам, и мои шансы на спасение в разы выше.

Вдалеке вновь послышалась стрельба – заработали «ревуны», в грохот очередей вплетались характерные хлопки подствольников. Не иначе как лейтенант, не дождавшись меня, решил прорываться в одиночку на своем снегоуборочном монстре. Далеко не прорвался, угодил в засаду… Я мысленно пожелал лейтенанту успеха, шансы у него мизерные, но все же не нулевые. А те, кто занимается вторым беглецом, то есть мной, наверняка уже обнаружили отсутствие трупа в изрешеченной «цикаде» и сейчас ищут на территории то, что не успели сожрать зубастики… Я мысленно пожелал им не торопиться, искать как можно тщательнее.

А сам быстро пошагал переулком, ведущим прочь от особняка. Задача номер ноль, думал я, – избавиться от идентификационного чипа ОКР, вживленного в мое левое бедро. Потому что в дополнение к заставам, облавам и прочесываниям очень скоро по улицам будут раскатывать машины-пеленгаторы, настроенные на код именно моего чипа и способные засечь его с расстояния в пару-тройку сотен метров.

Хирургический инструментарий имеется – складной ножичек с самыми разными прибамбасами. Хирург, хоть и без диплома, тоже в наличии – я сам. Остается найти подходящую операционную…

На темном асфальте выделялось еще более темное круглое пятно. Я подошел поближе – так и есть, люк ливневой канализации. Не слишком стерильно для хирургических экзерсисов, зато безопасно, – чтобы прочесать здешние подземные лабиринты, потребуется дивизия полного состава, а лишних дивизий у ОКР нет.

Пожалуй, мне туда…

Электросеть опять обесточилась – ужин и сопутствующий ему разговор происходили при свечах, но романтичности им данное обстоятельство отнюдь не добавляло.

Впрочем, я погорячился, назвав свечами осветительные приборы, горевшие в доме профессора Маргияна, – обрезки упаковочного шнура, пропитанные адским варевом из рыбьего жира, технического мыла и чего-то еще… Народ именовал их «коптючками», а иногда и того хуже, «вонючками», – нетрудно догадаться, за какие именно потребительские качества. А настоящие свечи превратились в наше время чуть ли не в предмет роскоши.

Нефть – это ведь не только горючее для двигателей и электростанций. У нефти есть масса других производных, вроде бы и незаметных, кажущихся не столь важными, – до той поры, пока они не исчезают или не становятся редкостью.

Парафин из их числа. С давних пор считалось аксиомой – погасло электрическое освещение, доставай припрятанную на такой случай коробку с парафиновыми свечами, зажигай их и жди, когда электрики исправят неполадку. Никто не задумывался, чем освещать дома, если свечи и электричество исчезнут одновременно.

Наступило время, и задуматься пришлось. Санкт-Петербург и другие крупные города еще кое-как освещены – пусть с перебоями, пусть с веерными отключениями, но электричество двенадцать часов в сутки подается.

А в глубинке люди сидят при лучине. И при «коптючках». Единой энергосети не осталось, линии передач разрушены. Кому повезло – есть поблизости электростанция и сохранилось топливо для нее, – те пользуются благами цивилизации. Остальные стремительно скатились в девятнадцатый век.

Профессора Маргияна, как ни странно, факт регресса нашей цивилизации лишь радовал.

– Человечество не смогло вовремя остановить, заморозить прогресс и теперь сполна пожинает плоды своей недальновидной глупости, – вещал профессор, жестикулируя вилкой с наколотым куском синтезированной телятины. – Катаклизм – естественная реакция изнасилованной людьми планеты, которую самонадеянные сапиенсы считали покоренной, прирученной и на все согласной.

Я кивнул, налегая на телятину. Слушать застольные монологи профессора входит в условия игры. Так сказать, моя плата за гостеприимство, за стол и кров. Старика можно понять и пожалеть: речи, рассчитанные на аудиторию, за много лет стали у Маргияна не просто привычкой – необходимостью, физиологической потребностью организма.