Шрифт:
– Не думаю, – отрезал я.
– В игре, что ты затеял, другой стопроцентной гарантии выжить нет.
– Нет так нет. Буду играть с меньшими шансами…
– Почему?
– Почему… Ты права, иногда цена за право остаться в живых бывает неподъемной… В полутора десятках километров отсюда есть дом, после Большой Волны до третьего этажа утонувший в илистом болоте. А в нем квартира, где до сих пор лежат трупы женщины и маленькой девочки, и мне не хочется думать, как эти двое умирали… Но иногда это мне снится. Такой вот у меня маленький счет к Кауфману и его команде, и пожизненной гарантией безопасности его не погасить.
– Жена и дочь?
– Да.
– А где был ты?
– Где, где… Штурмовал Станцию. Работал пушечным мясом в большой мясорубке. Зарабатывал первого Героя.
Пауза в разговоре заменила слова сочувствия. Подозреваю, что бабушка произносить их неспособна. Она похоронила мужа, детей и внуков, не проронив ни слезинки. Она умела мстить. Умела помогать. Сочувствовать не умела.
– Не ешь эти тарталетки. – Вот первое, что она произнесла после минуты молчания. – Кажется, несвежие всучили…
Я послушно положил тарталетку обратно на тарелку, хотя выглядела она вполне съедобной. А потом бабушка сказала именно те слова, что я надеялся услышать. Ради которых приехал сюда.
– Тебе надо переговорить с одним человеком…
– С кем?
– Узнаешь…
– И как мне его найти?
Никаких предупреждающих звуков за моей спиной не раздавалось – ни скрипа двери, ни шагов… Просто уверенный голос произнес:
– Меня не надо искать… Я здесь.
Я с трудом подавил рефлекторное движение руки, дернувшейся к «дыроделу». Потому что голос принадлежал генералу Кравцову, главе ОКР и фактическому диктатору России.
Эх, бабушка, бабушка…
11. Все реки текут – 2
Взбегая вслед за Командиром по косогору, Алька успел пожалеть, что оставил подсумок с запасным магазином у Митрофана, – с полусотней патронов много не навоюешь… Однако в бой вступать не пришлось. Выстрел, оборвавший их разговор, оказался первым и единственным.
Выстрелил старик, имя которого Алька так и не узнал. Выстрелил из одноствольного охотничьего ружья, наверняка позаимствованного у кого-то из местных. Выстрелил себе в голову.
Рядом с телом стоял сапог с заткнутой в голенище и аккуратно расправленной портянкой… Палец босой ноги, надавивший на спуск, до сих пор был просунут в скобу ружья. Алька уставился на этот палец, рассматривая его во всех деталях, как будто необходимо было запомнить на всю жизнь заусеницы и трещинки на пожелтевшем ногте… На остальное смотреть не хотелось, особенно на то, во что превратилась голова самоубийцы. Хотя какой он самоубийца, убивать себя могут лишь живые…
Мелькнула дурацкая мысль: «А вдруг Командир сможет поднять даже такого?» Алька передернулся, представив безголовое нечто, вцепившееся в ручку контейнера и монотонно переставляющее ноги.
– Иди к Митрофану, – сказал Командир, и прозвучали слова как приказ.
Алька идти не хотел… Потому что предстоял разговор с Настеной, откладывать его дольше невозможно. Коли уж впереди путешествие к Карскому морю и дальше, к Станции… Но он был не готов. И попытался отвертеться, кивнул на труп:
– Прибрать его надо бы… Похоронить.
– Я разберусь. Иди.
– Но…
– Иди. К своей. Женщине.
Командир сказал это так, словно вколачивал гвоздь в неподатливое дерево и произносил по слову на выдохе, при каждом ударе молотка.
И Алька пошел… Вернее, поплелся. Волочил ноги по улице, не поднимая голову, не глядя по сторонам… А ну как обнаружится на каком-нибудь заборе еще одно украшение в здешнем стиле?
Человек без имени проводил его взглядом. Потом повернулся к старику. Тот смотрел на человека укоризненно – только на него, не обращая внимания ни на уходящего Альку, ни на труп с развороченной головой, лежавший под ногами.
«Как же я теперь?» – спросил старик беззвучно.
«Сейчас я отпущу тебя», – так же беззвучно ответил человек.
Он сделал рукой быстрое движение, как будто рассекая невидимую нить, соединившую его со стариком. Стороннему наблюдателю могло бы показаться, что в руке стоявшего над мертвым телом человека сверкнуло при этом какое-то оружие, непонятно когда и как там появившееся… Но никто не наблюдал за этой сценой.
«Все… Теперь ты можешь уйти».
«Скажи, как… там?.. Как попы говорили? Кто сам себя, того в рай не пускают? Или… Страшно…»
«Иди. Ничего не бойся и не оглядывайся. Ни в коем случае не оглядывайся».