Она вздрогнула, словно увидела нечто такое, что Майки не мог, да и не хотел, видеть.

— Я потеряла человеческий облик, превратилась в настоящее отребье. — Голос звучал слабо, как у ребенка, потерявшегося в огромном мире. Майки напряженно слушал.

— Я совсем не знала, что делать. С кем… поговорить. Вообще ничего не понимала.

Было видно, что она переживает все заново.

— Мне помогла моя мама, удивительная женщина. Она дала мне силы от него оторваться. — Джанин грустно улыбнулась. — А отец хотел его шлепнуть, только не знал кого. Я же не говорила родителям, кто виноват в моих бедах, чем этот человек занимается. — Она помрачнела. — И уж конечно, не могла им рассказать, что он со мной делал.

Кружка Майки опустела. Он решил, что пока Джанин не закончит рассказ, он не станет заказывать очередную порцию.

— Они очень меня поддержали. Нашли врача. На работе ко мне тоже отнеслись с пониманием. Я сказала, что очень больна, но о нем рассказать не могла. Мне помогли взять отпуск по болезни. — Она вздохнула. — Лечение шло хорошо. — Она выпрямилась на стуле. — Правда хорошо. Я вернулась на работу, старалась не попадаться ему на глаза и искала новое место. Чувствовала себя сильной.

Она вдруг замолчала. На лицо снова набежала тень.

— А потом он опять объявился. Сам меня нашел. Прощения просил. Дескать, прости за прошлое, дай шанс, все теперь будет по-другому, обещаю… — Она покачала головой.

— Вы разве не сказали ему, чтобы он проваливал?

Она опустила глаза, медленно и печально покачала головой. Снова заговорила слабым голосом:

— Я… я опять с ним переспала.

Майки молча слушал.

— Но дело не только в этом. — Голос задрожал. — Я забеременела.

— Что?!

Она кивнула, собираясь с силами, чтобы не заплакать.

— Я сказала ему об этом, приперла к стенке. А он рассмеялся мне в лицо и велел пойти сделать аборт.

Она вздохнула, посмотрела на пачку, хотела взять сигарету, но раздумала, совершенно забыв, что прежняя до сих пор тлеет в пепельнице.

— Если бы только это… но он оскорблял и меня, и нерожденного ребенка. Называл ублюдком и беспородной дворняжкой… Сказал — вырвать его надо с корнем и растоптать, растоптать…

Она закрыла лицо руками, но долго сдерживаемые слезы сумели найти себе дорогу.

Майки растерялся, он не знал, что делать. Хотел ее успокоить, обнять, сказать, что теперь у нее есть друг, что все будет хорошо, но боялся к ней прикоснуться, боялся, что не найдет нужных слов, от которых она перестанет плакать. Поэтому сидел молча и ждал, когда ее слезы иссякнут.

Наконец она немного успокоилась, пошарила рукой в сумочке, вытащила бумажные платочки. Промокнула глаза. Высморкалась. Заметила, что догорела сигарета в пепельнице. Закурила очередную.

Руки снова тряслись, как в первый раз.

— Простите. — Голос звучал, как старая заезженная пленка.

— Не вы должны прощения просить.

Она закивала, глубоко затягиваясь сигаретой.

— И что же вы сделали, как поступили с… — еле слышно, почти одними губами спросил Майки.

— Избавилась от плода. Об этом я ему сегодня и говорила, когда вы нас увидели. Он не хотел меня слушать. Сказал, что у него есть более важные дела. — Снова глубокая затяжка. — Но я увидела его глаза… он ликовал… он не мог сдержать своего торжества…

Она покачала головой.

— Его это по-настоящему возбуждает, — продолжила она. — Он находит людские слабости и использует их в собственных целях. Он и со мной так поступил. — В голосе появились жесткие, злые нотки. — Он развращает людей. Манипулирует ими, вертит, как хочет. Высасывает душу, пока не остается одна оболочка.

— Он использует ваш страх против вас самой, — сказал Майки. — А про меня знает, что я не хочу вернуться за решетку, и угрожает тюрьмой…

— Что значит «вернуться»? — Джанин удивленно подняла бровь. — Значит, вы сидели? За что?

Майки застыл с открытым ртом. Он растерялся, но потом решил рассказать всю правду. Потому что она ничего от него не утаила.

— За убийство, — сказал он просто.

Выражение ее лица тут же изменилось. Глаза расширились от ужаса. Она захлопнула сумочку, готовая сорваться с места.

Майки, конечно, ожидал чего-то подобного, но ее реакция его все-таки опечалила. Он попытался ободряюще улыбнуться: