К тому же, разве не может быть ничего поразительнее того обстоятельства, что мыслители, несмотря на величайшее различие стран, эпох и религий, вполне согласны друг с другом, и эта солидарность сопровождается незыблемой уверенностью и сердечным доверием, с какими они раскрывают содержание своего внутреннего опыта. Между тем, они, по большей части, ничего не знают друг о друге, мало того, древнегреческие, индусские, христианские, магометанские философы во всем разнятся между собою, — но только не во внутреннем смысле и духе, касательно именно тех истин, о которых мы сейчас говорим. А если отрешиться от тех форм, которые обусловлены внешними обстоятельствами, и посмотреть в корень вещей, мы убедимся, что все они проповедуют одно и тоже, но только одни имеют возможность высказать свои мысли прямо, тогда как последние свои мысли вынуждены облекать в покровы существующей традиции и приспособлять к ней свои выражения, представляющие собой священные сосуды, в которых хранится и передается от столетия к столетию великая истина, осознанная и высказанная уже несколько тысячелетий назад и, быть может, существующая даже с тех пор, как существует человеческий род, — истина, которая, однако, сама по себе, для человеческой массы всегда остается книгой за семью печатями и сообщается ей только в меру ее сил. Но так как все, что не состоит сплошь из нетленного материала чистейшей истины, подвержено смерти, то всякий раз, как она, смерть, грозит подобному сосуду, вследствие его соприкосновения с чуждой ему эпохой, — необходимо как-нибудь спасать его священное содержание и переливать в другой сосуд, для того, чтобы оно сохранилось для человечества. Задачей же является хранить это содержание, тожественное с чистейшей истиной, для всех, всегда немногих, кто способен мыслить, — хранить его во всей чистоте и невозмутимости.

Итак, вот наше правило: будем размышлять о фактах, которые нам известны и постараемся держать в уме больше живых образов.

Обратимся же к тем крупным историческим личностям, о которых столько говорилось выше. Начнем с Моисея, самой гигантской и величавой из всех исторических фигур.

Перечитайте Исход, Левит и Второзаконие и вы будете изумлены тем, какой свет прольется на вас. В каждом слове этого необыкновенного повествования мелодия в его старании выписать мужскую генеалогию. «И здравый смысл, — писал Петр Яковлевич Чаадаев, — при всей своей холодности, не может видеть в Моисее нечто большее, чем просто великого необыкновенного человека и вас станет ясным, что в духовной жизни мира этот человек несомненно был вполне непосредственным проявлением управляющего ею высшего закона и что его проявление соответствует тем великим эпохам физического порядка, которые время от времени преобразуют и обновляют природу».

Моисей будто ощущал, что в мужчине есть женское, но в женщине нет мужского (то же и в словах Соломона: «Нельзя найти следа птицы в небе, лодки в воде и мужчины в женщине»). Говоря генетическим языком, речь идет о половых хромосомах. В любой клетке женщины есть только женские половые хромосомы ХХ, а в мужской клетке — и женская и мужская ХY. Генетика, эта великая наука естествознания, живой пример, данный нам для всеобщего блага, и живейшая наша благодарность ей, что именно генетика открыла, что мужчина определяет пол потомства, передавая Х или Y хромосому.

Для собственной нашей пользы, пользуясь терминами догенетической эпохи, мы ныне вправе сказать, что только мужчина может родить мальчика, как бы ни смешно это звучало. И это чувство, полное убеждения, дает нам дерзость сказать, что только из ребра Адама можно сотворить Еву, а не наоборот — сделать Адама из ребра Евы. Миф о сотворении человечества предстает не таким уж и произвольным, как это кажется с первого взгляда, а вполне генетически обоснованным. Вот почему указание матери в мужской линии было бы хромосомно неуместным.

Так или иначе, библейская история, милостивые государи, это история мужской половой хромосомы. А непорочные зачатия Будды и Христа приоткрывают завесу и над половой ориентацией самого Господа Бога.

Вполне уместно, как нам кажется, упомянуть здесь о мифологическом поверии, которое существует в иезидских семьях, издавна проживающих в Армении: Адам и Ева, после спора, чье же семя важнее, положили каждый свое в чашу и через девять месяцев у Евы в чаше оказались скорпионы и гады, а у Адама два златокудрых голубка.

Совершенно закономерно, что культ мальчика свято чтится в иезидских семьях. И именно в отношении рождения мальчика шейх совершает обряд, называемый в иезидском вероучении «выск», при котором забивается священный баран и начинается веселый и торжественный праздник. Мы были бы не правы, не сказав о том, что такое радостное отношение к появлению на свет еще одного представителя сильных мира сего, царит на всем Востоке.

И если уж мы коснулись такой деликатной темы, как рождение младенца, стоит отметить, что по каноническим установкам церкви, женщина, родившая ребенка, считалась нечистой. При рождении сына она не имела права появляться в храме в течение сорока дней, а при рождении дочери этот срок удваивался. При крещении, младенец женского полу, в отличие от мальчика, не мог попасть за иконостас православной церкви к алтарю — святыне святынь, что недвусмысленно указывает на роль и место отведенные женщине в будущей жизни. Да и в священный сан, дающий возможность посвятить жизнь служению Господу, может быть рукоположен только христианин мужского пола. В этом установки церкви незыблемы и только еще раз подчеркивают ту главную идею о которой мы ведем речь.

Говоря о церкви, необходимо сказать, что по святцам, ребенку женского пола предписывалось носить исконно верные имена: Голиндуха, Епихария, Перепетуя, Синклитикия, Феодулия. По своему смыслу, имена соответствовали внутренней сущности рода евиного: Варвара — грубая, Прискилла — старая, Ксантипа — рыжая лошадь и т. д. Все эти имена до сего времени упоминаются в церковных календарях, издаваемых Московской патриархией. К сожалению, стоит констатировать, что благозвучные канонизированные имена подменяются сейчас мирскими, бесовскими, что лишний раз доказывает всё более тесную связь женщин с земным, не возвышенным, низкодуховным.

В резюме к сказанному, приведем слова великого поэта древности, одного из величайших представителей древней трагедии, Еврипида, который в отчаянии восклицал: «О, Зевс! ты омрачил счастье людей тем, что произвел на свет женщину! Если бы ты хотел поддержать человеческий род, то должен был бы устроить так, чтобы мы не были обязаны женщинам нашей жизнью. Ибо ясно, что женщина величайшее бедствие».

Не правда ли справедливые слова?

Здесь вы спросите меня, может быть, всегда ли я сам был чужд обольщеньям? Нет, напротив. Прежде даже, чем я их познал, какой-то неведомый инстинкт заставлял меня предчувствовать их, как сладостные очарования, которые должны были наполнить мою жизнь. Когда же время пришло и со мной было то же, что и с другими, и я даже с большим благоговением бросал мой фимиам на их нечистые алтари, снова и снова наслаждался ими с упоением. Но надо сказать правду — на дне этого наслаждения всегда оставалось что-то горькое, подобное угрызению совести; поэтому когда понятие об истине озарило меня, я не противился ни одному из выводов, которые из него вытекали, но принял их тот час, без уверток.