– Ах, это, – рассмеялся Варнаховский. – Надеюсь, они не испортили тебе настроение?

– Нет, они оказались весьма милыми людьми.

– Но согласись, ванна очень хорошая!

– О, да! Ванна мраморная и выглядит очень впечатляюще. После спектакля я просидела в ней два часа. – Оглядев комнату, Элиз невольно поморщилась. – Я удивляюсь, как тебе удается приводить сюда женщин, у тебя совершеннейший беспорядок!

– Видно, я беру их чем-то иным, нежели красивая мебель.

Поднявшись, Варнаховский накинул на себя рубашку. Элиз, оперевшись на руку, продолжала лежать, наблюдая за тем, как Леонид одевается.

– Ты куда?

– Ты не забывай, что я на службе и мне нужно идти к великому князю Николаю.

– Николя, наверное, убил бы тебя, если бы узнал, что ты находишься со мной.

– Возможно, так оно и было бы, – легко согласился Леонид, облачаясь в мундир. – Он не теряет надежды вернуть тебя.

Элиз слегка покачала головой:

– После того как я познакомилась с тобой, это невозможно.

– Ты останешься здесь?

– Да. Сегодня у меня спектакля нет, и я не хотела бы ехать к себе. Буду встречать тебя здесь, как образцовая жена.

– Так ты согласна быть со мной навсегда? – присел Варнаховский на край кровати.

– Ты беден, – поморщилась Элиз. – Говорят, что ты проиграл в карты все свое наследство. Я не могу выйти замуж за неимущего человека, лучше я останусь одна.

– Хорошо. Тогда придется заработать несколько миллионов. Надеюсь, в следующий раз ты ответишь мне согласием. – Накрыв простыней ее обнаженное плечо, он произнес. – Я буду скучать.

– Но ведь мы расстаемся только на несколько часов.

– Это не имеет разницы.

Застегнув мундир, Леонид вышел за дверь.

– Узнали, где живет этот Варнаховский?

– На Большой Мещанской, дом три.

– Хорошо, – сказал Филимонов, поднимаясь из-за стола. – Едем туда.

У входа его поджидала полицейская карета. На облучке, пребывая в полудреме, сидел кучер.

– Ты чего, Феофан, уснул? – спросил начальник сыска, с грохотом сбрасывая металлическую подножку.

– Никак нет, ваше сиятельство, – встрепенулся кучер. – Просто задумался малость.

– Ну-ну, – сказал Владимир Гаврилович, поднимаясь по шаткой подножке. – Ты бы хоть ступени починил, а то, не ровен час, расшибусь!

– Сделаю, ваше превосходительство, – клятвенно заверил Феофан.

– Давай на Большую Мещанскую, в самый конец. И не гони ты! Зашибешь какого-нибудь ротозея.

– Уж как могу, ваше превосходительство… Но-о, пошла, родимая! – взмахнул кучер кнутом.

Лошади дернули стриженными гривами и слаженно зацокали по серым камням. Феофан, невзирая на запрет, весело погонял лошадок, подбадривая их матерно. Городовые, стоявшие на перекрестках, лишь провожали карету удивленными взглядами, лишь у Фонарного переулка из будки вышел бравый высоченный городовой и для острастки помахал пудовым кулаком расшалившемуся кучеру.

Карета остановилась у деревянной двухэтажной усадьбы с крестообразным мезонином. На безлюдной улице сосредоточенно размахивал метлой пожилой неказистый дворник, не обращая внимания на подъехавшую карету.

– Послушай, мил человек, поручик лейб-гвардии здесь проживает?

Дворник отставил в сторону инструмент и вытащил кисет с табачком.

– Поручик, гришь? Туточки он. На втором этаже проживат у бабы Дуни. – И уже тише, доверительным тоном добавил: – Вы бы его как-то усовестили, господа, ейный постоялец второй месяц не платит.

– Усовестим, любезнейший, – пообещал Филимонов, быстрым шагом направляясь к дому.

– А еще мамзелек разных приводит.

– И кто же к нему ходит?

– Разные ходют. Но более других – худая такая, на артистку похожа. Нос задереть, даже «здрасте» не скажет, и шмыг в квартиру!

– Непорядок.

– А то! Только ведь его сейчас нет, – задымил табачком дворник.

– А где же он? – остановился Филимонов.

– Не могу знать.

– Ничего, мы разберемся.

– А кто ж вы такие?

– Мы из полиции.

– Вон оно как!

На короткий стук дверь открыла ухоженная старуха лет семидесяти. Подозрительно всмотревшись в вошедших, она произнесла:

– Выпивохи, поди, пожаловали, только ведь вашего дружка дома нет.

– И куда же он подевался?

– Ума не приложу, где он может быть. Кажный божий день шампанского на сто рублев пьет, а за постой пятнадцать рубликов жалет. Може, вы за сваго дружка-то заплатите?

– Мы из полиции, сударыня, – разочаровал ее Филимонов, по-хозяйски проходя в распахнутую дверь.