Посох в цвету: Собрание стихотворений
вернуться

Бородаевский Валериан Валерианович
Шрифт:

II. «Вырастал наш Павел крепким; был спокоен, много спал…»

Вырастал наш Павел крепким; был спокоен, много спал; Был веселый, – лапкой цепкой он с медведиком играл, Любовался травкой малой, синий венчик васильков Созерцал благоговейно в час весенних вечеров. Позже, музой посещаем, сочинял порой стихи И почитывал с охотой про отцовские грехи (Впрочем, то, что папа-цензор, испытуя, пропускал; Жгучим эросом младенца греховодник не питал). Издавал малец газету с гордым именем «Шалун», В ней он сказку нацарапал… Рос писатель в нем иль лгун? Лгун пытливый и правдивый, как поэту надо быть – Часто строчит день-то целый, позабудет есть и пить.

III. «С революцией настала Павлу новая пора…»

С революцией настала Павлу новая пора. Вся семья-то выезжала из широкого двора. Нужно было осмотреться, становясь на новый путь, Нужно было с новым веком столковаться как-нибудь. Деревенское приволье городским сменив домком, Он узнал малютку Славу с черной коской и глазком. Славе Павел был представлен. Был он розов и смущен. Он еще не знал то слово: вероятно, был влюблен. То ли шалость, то ль стремленье преклониться, полюбить. Пили рядом чай, варенье предлагал, чтоб услужить. Убегали в садик малый, в уголке искали тень. На малютках-креслах тихо ворковали в ясный день.

IV. «Так роман был первый начат, и конца роман не знал…»

Так роман был первый начат, и конца роман не знал. Волн быстрей дни нашей жизни, и Павлуша поспешал. Смерть пришла, как тень внезапна, и ребенок наш угас, Он, рожденный в день прекрасный и в счастливый тихий час. Он лежал в гробу прозрачный и как будто говорил: «Плачьте, плачьте, я-то знаю, что свое здесь совершил, Заключил я краткий век мой, но успел всё испытать, Всё, что сердцу нужно было и на чем лежит печать Жизни вечной… Всё святое полюбил я в ранний час, Оттого иду спокойно и в душе лелею вас. Между нами нет разлуки, только крепче связь с Отцом». Так, казалось, говорил он просветившимся лицом.

V. «Провожали гроб ребята и девули без числа…»

Провожали гроб ребята и девули без числа. Между ними, как вдовица. Слава юная прошла, И была она прекрасна, словно белой розы цвет. Лета день был теплый, ясный — он был дан тебе, поэт, Чтоб печаль тобой любимых озарялася лучом И кропился, как елеем, дух, пронизанный мечом. Вот и вся поэма Павла, я писал ее затем. Что во сне склонился милый и спросил он: «Папа нем? Пусть напишет он про сына, не смущается концом, Пусть собрата видит в Павле. Сочиняем мы вдвоем. Сократи что больно было, вникни в светлый детский мир: Нас, поэтов, ведь могила не лишает звонких лир».

AD ROSAM PER CRUCEM [4]

Всё темнее сердце и печальней, Но к Тебе, упорствуя, стремлюсь. Как лоза завьет колонну пальмы, Я вкруг воли Спаса обовьюсь. Никогда б не ведать мне исхода, Не дойти до Божьего крыльца, Если б Ты, предвечная Свобода, Не приял тернового венца. Если б, багряницей облеченный, Ты не стал позорищем для слуг И, на крест рабами вознесенный, Не простер широко бледных рук. И в борьбе с властителем упорным Нам ясней Любовь твоя, Христос, – На кресте обугленном и черном Расцветет венок пурпурных роз.

4

К розе путем креста (лат.).

ПОДРАЖАНИЕ КАМПАНЕЛЛЕ

Народ наш величав, как некий светлый бог С неисчерпаемой и творческою силой, Но чудно правит им ребенок злой и хилый, Велит ему – несет то камень, то песок. Тирану низкому он выстроит чертог, На дикий клич его забудет страх могилы – Пойдет колоть людей, как сноп, что колют вилы И в слепоте своей <замкнет> себя в острог. И дело страшное! Когда к нему приходит Вернейший друг его и говорит: «восстань!», Безумно в друге он обидчика находит И яро на него свою подъемлет длань. А тот – ничтожный царь, что ядом зелья травит, Смеется в высоте и черту свечки ставит.

СЛЕПОЙ

Слепой от малых лет, старик убогий, с палкой, По коридорам он бродил часами; Своим незрячим взором жуткий, жалкий, В шубейке порванной был одинок меж нами. Как он попал сюда? Чем согрешил? Болтали, Что обладал он памятью лукавой И выдавал партийных… Тут кивали На приходящего… Такой печальной славой Был окружен слепец. Но многим он казался Почти что ведуном. Он сны соседям Истолковать умел и тихо улыбался В отрывистой и сумрачной беседе. Он в камере своей всех поименно помнил, Знал святцы наизусть, был сам календарем. И если жизнь нам делалась истомней, Он утешал словами: «все умрем».

ВЕЧНОЕ. Сонет

Пока забвение стыда Как ткань гнилая не порвется И многоглавая беда Змеей вкруг мира грозно вьется, Во дни, когда растет вражда, И с братом брат безумно бьется, И злое слово никогда Пугливым сердцем познается, На рубеже предельных мук, Когда целующий – Иуда, – Порвется пестротканый круг, Нежданное свершится чудо, И расцветет, как белый крин, Из сердца мира – Божий Сын.