Оказывается, серб Душан Маковицкий, врач Льва Толстого, оставивший четыре огромных тома «Ясно­полянских записок», был антисемитом. В.Ф.Булгаков, последний секретарь писателя, заметил в дневнике: «Если бы не этот недостаток, то Душан был бы свя­той», — говаривал Лев Николаевич о своём друге». И пытался переубедить его: «Симпатичные черты мож­но найти у всякого народа. И у евреев есть выдающи­еся черты, например, их музыкальность... Недоброе чувство может быть только к отдельному человеку». Действительно, вот, допустим, отдельно взятые Сва­нидзе или Млечин — у них и музыкального чувства нет! И, как показывают телевизионные «поединки», у огромного большинства сограждан нет к ним добро­го чувства за их идеи и суждения, а к их противникам

— великое. Что же до четырёх ельцинско-путинских премьеров и четырёх заместителей их, то, может, и есть у них музыкальность, даже отменная, как у Цфасмана, однако русский или, лучше сказать, госу­дарственный дух, был лишь у одного, и как только он проявил сей русский дух, пригрозил хапугам нарами, так Ельцин тотчас его выставил и посадил в кресло премьера очередного музыкального еврея. «Душан Петрович спорил с Львом Николаевичем с большим упорством». Сейчас непримиримый друг писате­ля, вероятно, использовал бы доводы и наших дней, утверждая, будто Чубайс и Немцов — типичны.

Но вернусь к Ю.Жукову. Он изображает дело так, словно в «распаде» СССР всё происходило совершен­но законно, в полном соответствии с конституцией. Если память отшибло, полистал хотя бы убийствен­ные «Парламентские дневники» бывшего Председа­теля Совета Республики Верховного Совете РСФСР Владимира Исакова (Екатеринбург, 1997) или его же «Расчленёнку» (М., 1998). Это был вовсе не распад, а разгром страны уже после плебисцита, на котором 76% граждан разных республик и национальностей твёрдо сказали: «Мы, народ, за единство Советского Союза!»

А статья о праве на отделение появилась в кон­ституции 1918 года вполне закономерно: страна разваливалась, в разных её углах появилось множе­ство всяких образований вроде Дальневосточной ре­спублики во главе с разного рода органами власти: Радой, Сеймом, Курултаем... И объединить стра­ну одним только кнутом в виде, допустим, Первой конной армии, было невозможно, нужен был ещё и пряник этой статьи, и Владимир Ильич его выпек. Автор пишет, что «к тому времени Ленин был уже серьёзно болен и не всегда адекватно оценивал про­исходящее». Нам бы с вами, дорогой Юрий Николае­вич, ленинскую неадекватность. В 1918 году он был вполне здоров, хотя, в отличие, допустим, от Медве­дева, жил и работал с двумя пулями в теле. А Сталин, действительно, выступал за автономизацию. Но ведь и в этом случае границы прошли бы там же, где они пролегли при федерализации.

Другое дело, что, действительно, «эта статья ни­когда не снабжалась никакими пояснениями: на основании чего может произойти отделение, какие должны быть выполнены процедуры» — тут автор совершенно прав. Это было непростительное упу­щение. В конституции должны быть «пояснения» и к статье о передаче какой-то территории от одной республики другой. Этого не было, чем в своё время и воспользовался Хрущёв для передачи Крыма рид- ной мати Украине. Надо думать, первым условием и в том, и в другом случае должен быть плебисцит. Его не было в Крыму. Нет сомнения, что жители, в боль­шинстве русские, проголосовали бы за Российскую Федерацию. Я уверен, что даже и в Прибалтике как в 1989 году, так и в 1991-м население проголосовало бы за СССР, но там националистическая власть не проводила плебисцит.

Но почему же Сталин не осуществил план автоно- мизации после смерти Ленина, допустим, в 30-годы или после войны? Есть дела и положения, в кото­рых обратный ход уже невозможен. Именно так и тут: вдруг понизить статус союзных республик, уже вкусивших его достоинства и преимущества, было просто невозможно, это оказалось бы унизительно для республик и способствовало бы росту национа­лизма. Больше того, в конце войны федерализм был даже углублён: в некоторых союзных республиках были созданы свои министерства иностранных дел, а Украина и Белоруссия наряду со всем Советским Союзом стали членами созданной сразу после войны Организации Объединенных Наций.

Но статья об отделении оставалась неразработан­ной, чисто декларативной — видимо, потому, что на­циональная политика в целом была вполне успеш­ной, и никому в голову не приходило, что кто-то когда-то захочет отделиться. Конечно, это было не­дальновидно.

Продолжаю просматривать накопившиеся газеты. В «ЛГ» большая статья уже поседевшего, но всё ещё небритого Сергея Миронова, только что «без инфар­кта и паралича» перенёсшего отлучение от Совета Федерации. Между прочим, когда Синод отлучил от церкви Толстого, то сперва Софья Андреевна, а по­том сам писатель дали на это достойные ответы По­бедоносцеву, обер-прокурору Синода, который, по слову Блока, «над Россией простёр совиные крыла». Интересно, а как встретила отлучение Миронова от Совета Федерации его софья андреевна? И что сам он сказал или написал прокурору Чайке или обер- прокурору Медведеву, простёршему над Россией свои крыла? Неужели проглотил пилюлю молча?

Тогда, в 1901 году, на выставке передвижников в Петербурге к репинскому портрету Толстого люди несли и несли цветы до тех пор, пока перепуганная власть не убрала портрет. Но вот на съезде «Справед­ливой России» нам показали большой портрет отлу- ченца с седыми усами — и хоть бы один одуванчик! Тогда Толстой получил множество приветственных писем и телеграмм, в том числе такие, под которы­ми стояло 398 и более тысячи подписей. Миронов уверяет: «Я получаю великое множество писем». По свидетельству Булгакова, больше всего писем Тол­стой получал от крестьян. А кто пишет Миронову? И много ли сочувствующих его отлучению? Тогда устами Александра Ивановича Куприна, страница­ми его прекрасного рассказа «Анафема» своё слово в защиту гения сказала и русская литература. А кто из нынешних писателей заступился за отлученца на­ших дней? Не заступился даже Валентин Распутин, хотя тот поставил его сразу, вплотную за Достоев­ским. Тогда в Полтаве на спектакле «Власть тьмы» зрители устроили бурную овацию автору. А было ли что-нибудь подобное в честь Миронова на спектакле съезда его партии? Тогда рабочие Мальцевского сте­кольного завода прислали писателю красивую глыбу зеленого стекла, на которой было написано: «Пусть отлучают Вас как хотят и от чего хотят фарисеи. Рус­ские люди всегда будут гордиться Вами — великим, дорогим, любимым». В кабинете Миронова, говори­ла мне Людмила Ивановна Хитяева, когда мы встре­тились в университете С.Бабурина, была богатая кол­лекция минералов. Покидая своё место, он передал коллекцию в музей. Похвально. Однако ни на одном камешке не было ни единого доброго словечка...